Глава вторая. Чаепитие в Сокольниках
Мы пили вечерний чай в столовой Людмилы Петровны. Надо сказать, что эта тетушка мне нравилась больше, нежели предыдущая. Госпожа генеральша была без «закидонов», не изображала из себя мать-командиршу, хотя ее покойный супруг командовал не полком, как Винклер, а дивизией. Как я узнал — родные сестры не шибко контактировали между собой из-за некой обиды, которую причинил Павлу Андреевичу покойный свояк лет двадцать назад. Мол — при старшинстве в чине Винклера, на полк отчего-то поставили Лесковского, а там тому и пофартило — на дивизию перевели, могли бы и корпусным сделать, если бы не умер.
Генерала Лесковского уже два года, как нет в живых, а старые обиды остались. Соответственно, неприязнь к супругу перешла на его жену.
Невольно вспомнился отец Петр, которого я обвинял на суде. Ведь у того-то тоже обида взыграла, иначе бы не потянуло на приключения на старости лет.
Эх, как бы так прожить, чтобы в этом мире ни на кого не обижаться? Говорят, что люди, способные прощать ближнему своему, живут дольше.
Анна Игнатьевна — умница, вела себя за столом пристойно, чинно размешивала сахар ложечкой «от 12 к 6» и от «6 к 12», скушала одно пирожное — самое маленькое. Да и я, на нее глядя, подавил желание вытащить из чашки кусочек лимона. Подмигнул Аньке — дескать, потерпи, вернемся в Череповец — оторвемся. И чай ты себя нальешь в блюдечко, а я не один кусочек лимона сгрызу, а целых два, вместе с кожурой. Но, это при условии, что лимоны удастся купить. У нас не Москва, деликатные фрукты доставать сложнее.
Но мы и раньше вели себя за столом довольно цивилизованно. И я за время своего пребывания немного научился хорошим манерам, а про своего домашнего гения, так вообще молчу. В отличие от меня, тугодума, Анна все схватывает на лету.
Теперь же приходилось особенно стараться, потому что прямо напротив нас сидела потенциальная тетка моей прислуги — графиня Левашова, статс-дама Ее Императорского Величества императрицы Марии Федоровны.
Разумеется, помню, что кавалерственной дамой именовали особу женского пола, награжденную орденом святой Екатерины, но при мысли о «кавалерственной даме» воображение рисовало себе корпулентную матрону с пышным бюстом.
Не знаю, награждена ли графиня Левашова крестом, но она соответствовала моим представлениям об кавалерственных дамах — крупная, пышнотелая, да еще и блондинистая.
Светский разговор шел о погоде, о том — прилично ли купаться на Москва-реке (не людям нашего круга, а вообще), а еще, как не покажется странным — о телефонной связи. В России это новшество появилось недавно, но кое-кто уже оценил удобство. Графиня и прочее вещала, словно открывала перед провинциалами сто Америк.
— Раньше у нас только Зимний был с Царским Селом соединены, а нынче Его Величество распорядился установить связь со всеми своими ближними резиденциями, — говорила мадам Левашова с таким видом, будто это она надоумила императора установить связь. — А вот Ее Императорское Величество считает, что телефонная связь нам абсолютно не нужна. И я с ней согласна. Пыталась как-то поговорить со своим мужем по телефону — сплошной треск и шипение.
Маменька с ней заспорила. У нее свое видение — как-никак, жена товарища министра внутренних дел, а до этого — супруга вице-губернатора. Понимает, что информация должна поступать как можно быстрее.
— Иван, а ты как считаешь — телефонная связь нужна? — поинтересовалась маменька.
— Обязательно, — кивнул я. — Это и для дела полезно — экономия времени и, вообще, связь — штука нужная. Представляешь — ты сидишь на Фурштатской, в Санкт-Петербурге, а я в Череповце. Соскучишься по любимому сыночку, снимешь трубку, да и позвонишь. И не надо моего письма неделю ждать.
— И что вы там услышите? — насмешливо поинтересовалась статс-дама. — Слова пропадают — догадайся, о чем тебе говорят, трески да писк. А девицы, которые соединяют — сами ничего толком сказать не могут. Спрашиваю как-то — почему Его Сиятельство граф Левашов трубку не берет, так отвечают — не могу знать! Интересно, почему же она не может знать, если на телефонной станции сидит?
— Так не все сразу, — хмыкнул я. — Все новое поначалу кажется нелепым, работает плохо. Но время какое-то пройдет — усовершенствуют. Вон, ту же фотографию взять — чтобы портрет получился, приходилось пять, а то и десять минут сидеть неподвижно. А теперь — почти моментально. И с паровозами та же история — ходили медленно, в вагонах народ замерзал. Так и со связью будет. И соединят быстро, и все слова понятными будут.
— А я другого опасаюсь, — заявила вдруг госпожа генеральша. — Вот, станешь ты Ваня с матерью на расстоянии разговаривать, начнешь торопиться. А письмо, оно все-таки душевнее.
— Ну, тятя Люда, одно другому не мешает, — уклончиво сказал я. — Можно с матушкой и по телефону поговорить, и письмо ей отправить.
Здесь тоже — почувствуйте разницу. Людмила Петровна сразу же заявила, что мы с Анькой должны ее называть не по имени и отчеству, а только тетей. И не на какой-нибудь французский или английский манер, и не тетушкой, а именно так. И что? А мне даже понравилось. Как-то и душевнее, и попроще. Я даже слегка пожалел, что сразу к ней не приехал.
После погоды и телефонной связи разговор перекинулся и на меня. Как же без этого? Маменька уже сообщила, что у меня есть невеста — достойная барышня, из хорошей семьи, пусть и приданое не слишком большое (5 тысяч рублей и сколько-то там десятин леса — небольшое?), зато Ваню очень любит и уважает. Правда, свадьбу пришлось отложить на полгода (или на годик) из-за уважительных причин, но это и к лучшему. А Иван выдержал испытания и получил диплом юриста, да не простого действительного студента, а кандидата права. Так что — карьера в суде у сына пойдет на взлет. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
— Иван Александрович, как я поняла, вы собираетесь вернуться в Череповец? — поинтересовалась госпожа Левашова.
— Разумеется, — ответил я. — Там у меня и невеста, и служба.
— Невесту, когда поженитесь, вы в Санкт-Петербург отвезете, она только рада будет. А вам, с вашими-то связями, да с орденом, лучше подумать о службе в столице. Зачем молодому и перспективному чиновнику хоронить себя в глуши? — хмыкнула статс-дама, снисходительно пожимая плечами. — Наверняка Александр Иванович сумеет устроить вас в более приличное место, нежели провинциальный окружной суд. А хотите — я похлопочу перед государыней, чтобы она попросила Его Величество пожаловать вас камер-юнкером? Государыня не очень-то любит, если за кого-то хлопочут, но для вас можно сделать исключение.
Камер-юнкер? Балы, красавицы, лакеи … и прочее, включая хруст окаменевшей булки. Являться на приемы послов и каких-нибудь сановников, раскланиваться, торчать на балах, а еще сопровождать императора в церковь? Кажется, больше ничем придворные чины не озабочены. Ну его, такое счастье.
— Камер-юнкер — уже как-то и несолидно, — вежливо отказался я. — Там, все больше, всякая молодежь служит, а я уже из этого возраста вышел.
— Ваня, побойся бога, — вскинула брови матушка. — Тебе и всего-то двадцать один, а в камер-юнкерах и в тридцать, и даже в сорок быть не зазорно. Вон, Александр Сергеевич постарше тебя был лет на десять, и то служил.
— Так Александра Сергеевича мы как великого поэта помним, а не как камер-юнкера, — усмехнулся я. — Ему и чин, точно такой же как у меня достался — титулярный советник. Коллежского-то ему замылили. Но Пушкин и без чинов хорош. А мне уже поздно. Вот, если бы в камергеры — то еще можно подумать, а в камер-юнкеры нет. Так что, спасибо Софья Борисовна за предложение, но не стоит себя утруждать.
— Как знаете Иван Александрович, как знаете, — опять запожимала статс-дама плечами. — Но все равно — не понимаю, что можно делать в вашей глуши?
— Служить, — бодро кивнул я. — Раскрывать преступления, отправлять злоумышленников в суд. Мне это куда интереснее, нежели (хотел сказать — полировать задницей паркеты) в столице торчать, бумажки из одного угла в другой угол перекладывать. Еще хозяйственные дела есть. Вон, Анечка немножко поможет — еще и дом куплю.
— Как понять — Анечка поможет? — вытаращилась статс-дама, а за компанию с ней и родственницы.
— Так здесь все просто, — принялся объяснять я. — Я собираюсь покупать дом — надоело квартиры снимать, хочу собственный угол иметь. Чтобы и самому жить, чтобы было куда жену привести. Дом очень приличный, но все равно — его нужно немного отремонтировать. Что-то там внизу поменять — какие-то венцы, крышу залатать. Я-то ничего в подобных делах не смыслю, зато Аня разбирается. Она мне и бревна поможет выбрать, с плотниками хорошими договорится.
Об Анькиной идее — отремонтировать дом, чтобы его потом выгодно продать, я умолчал. Родственницы могут не понять — зачем понадобилось зарабатывать какие-то семьдесят рублей? Это для них не деньги, а мы с Анькой на них два месяца прожить сможем. А если при экономии, так и дольше.
— Потом, разумеется, двухэтажный дом отстрою, попросторнее, либо готовый куплю, — сообщил я. — И здесь, — кивнул я на Аньку, — мне тоже сведущий человек понадобится. Верно Аня?
— Совершенно верно, — отозвалась Анна, которая, как полагается младшей, да еще и имевшей сомнительный статус воспитанницы, не открывала рот, если ее не спрашивают. Ну, а если спросили, из Анечки начинают литься идеи. — Я, Иван Александрович … Ваня, то есть — вот что подумала. А зачем тебе потом новый дом покупать? А если мы проще сделаем?
— В каком смысле? — заинтересовался я. Слушать девчонку куда интереснее, нежели рассуждать о своей карьере и прочем.
— Вот смотри, — принялась объяснять Анька. Взяв свою чашку, накрыла ее сверху блюдцем. — Вот это твой дом. Он у тебя под крышей, ты понял?
— Ага, — кивнул я. Уж на это-то у меня фантазии хватило.
— Теперь, — сняла Анька блюдце с чашки, — мы снимаем крышу. Понимаешь?
— Ага, понимаю. Теперь у нас дом без крыши.
— Совершенно верно, — согласилась барышня. Хихикнула. — Крышу снесло, но это временно. А мы, когда купим дом, начнем ремонтировать, сделаем так.
Анька ухватила мою чашку, поставила ее сверху, на свою.
— То есть, ты предлагаешь надстроить к дому второй этаж? — догадался я.
— Ваня, я всегда знала, что ты умница! — выпалила девчонка, а потом, заметив, что на нас смотрят три пары донельзя удивленных глаз, а госпожа статс-дама даже рот открыла от изумления, спохватилась: — Мне Елена Георгиевна сказала, что Ивана Александровича нужно иной раз хвалить, поэтому я его и хвалю.
Господи, дай мне сил не заржать и не упасть под стол! Я же из-под него потом не выберусь. Так вот, помру во цвете лет от хохота. Да и женщин напугаю. Они и так слегка обалдели, слушая наши речи. Маменька-то, допустим, уже попривыкла, а вот тетушка со статс-дамой могут и не понять.
Удержав-таки смех, деловито спросил:
— И во сколько все это встанет?
— Дом, как мы с тобой посчитали — вместе с ремонтом в триста тридцать рублей обойдется, — принялась рассуждать Аня. — Второй этаж — бревна, да плотники — еще сто. Хотя, меньше… Бревна будут — плотников я найду, в полсотни уложимся. И крыша, коли новую ставить — пятьдесят, если что-то из старого пойдет — так и в тридцать. Печи еще… Кирпич везти. (Намек на то, что мы пока свой заводик не запустили) На первом этаже пусть русская — старую перекладывать придется, и голландка нужна, да на втором — тоже пара печей. Это еще в сотню. Да, фундаменты под все печи подводить. Значит, шестьсот рублей, но лучше закладывать шестьсот пятьдесят, мало ли что. А новый дом — если покупать, гораздо дороже.
— У меня только триста осталось, — хмыкнул я. — Ладно, триста — четыреста у кого-нибудь перейму.
— Ничего, я тебе из своих дам, после вернешь.
— Кха-кха… — демонстративно закашляла маменька, привлекая наше внимание. — Ваня и Аня, а вам не кажется, что вы поступаете не слишком-то вежливо? С вами сидят три взрослых дамы, а вы какие-то странные разговоры ведете?
— Ольга Николаевна, простите великодушно — увлеклась, — скорчила Анечка умильную рожицу.
— Олюшка, чего ты на молодежь набросилась? — вступилась за нас генеральша. — Мне, скажем, очень интересно Аню послушать. Все очень дельное. Я теперь думаю — ежели, скажем, стану усадьбу ремонтировать, не пригласить ли мне твою воспитанницу на помощь?
— Анна, позвольте спросить? — вмешалась и статс-дама. — Откуда у вас взялись такие деньги? Триста рублей?!
Хотел сказать госпоже Левашовой-Голицыной, что мы с Анькой регулярно выходим на большую дорогу с кистенем, но не стал. И про маленькие «гешефты» моей кухарки и гонорар из журнала статс-даме лучше не знать.
— Анна у нас выдает рационализаторские предложения, — принялся разъяснять я, решив, что надо выдать в качестве версию полуправду, но, по нахмуренным взглядам понял, что им такой термин незнаком, поэтому пояснил. — Рационализаторские — значит она учит чему-то новому, ранее не имевшему место, да еще и полезному. А это экономит время, а еще деньги. Купцу — чистая прибыль. Разумеется, официально предложения вносит ее отец, который служит управляющим склада, за что ему регулярно выдают наградные. Отец их отдает Ане, вот и все.
Все три дамы переглянулись. Верно, в их головах не укладывалось — как это маленькая девчонка может давать советы? А ведь только что ее рассуждения слушали.
— Ваня, а я вот еще о чем подумала, — заявила вдруг барышня. — Ежели откупить у Марьи Ивановны — ну, которая у тебя дрова воровала, саженей пять земли, лучше десять, то можно новый-то дом и расширить. Я, когда дом-то для тебя представляла, думала о спальнях, о детской, а о кабинете для тебя не подумала. Это еще в сотню обойдется, но не переживай — денег найду.
— Вот, молодец, — похвалил я девчонку, сдержавшись, чтобы не хлопнуть свою ладонь о ее ладошку.
— Я могу денег дать, — вмешалась тетушка Люда, слушавшая Аньку с огромным уважением. — Если рублей триста — так хоть сейчас, а больше — так это попозже, придется в банк ехать.
Обалдевшая маменька робко сказала:
— Люда, не надо Ивану никаких денег давать. И ты, Аня, свои денежки прибереги. Понадобится — мы с отцом Ивану дадим — хоть тысячу, а хоть две.
— Спасибо, не надо мне ничего давать, — поблагодарил я. — Найду я денег. Мне кое-какие выплаты полагаются, к тому же — дом перестраивать не сегодня, даже не завтра. К тому времени деньги появятся. В крайнем случае — взятку возьму.
— Ваня, да уж какие с тебя взятки? — хмыкнула Анька. — Ты же сам иной раз своим сидельцам денег даешь, и обеды заказываешь.
Такое и было-то всего пару раз. Анька-то откуда знает? Или пристав Ухтомский рассказывал? Кроме него, пожалуй, и некому.
Все-то бы Аньке испортить. Я-то уже придумал — стану брать борзыми щенками. Этот пусть мне бревна поставит, тот — плотников, а другой — печника и кирпич.
— Ну вот, ты мне всю музыку испортила, — вздохнул я. — А я уж думал — посажу в каталажку пару-тройку купцов, пусть раскошеливаются. А еще лучше — упеку всю нашу Земскую управу в полном составе, пусть сидят. И взятки не надо брать — наши купцы сами мне новый дом построят. Жаль, придумать пока не могу — за что посадить.
Родственницы и статс-дама притихли, слушая мою галиматью. Первой пришла в себя тетушка, понявшая, что это попросту шутка. Засмеявшись, сказала:
— Был бы земец — а за что посадить, всегда найдется.— Потом тетушка сменила тему. — Ваня, Анечка что-то про дрова говорила, что соседка крадет? А что, у вас тоже воруют?
— Лично с моего двора — уже нет. А у вас крадут?
— Еще как, — вздохнула тетушка Люда. — В нонешнею зиму саженей шесть украли. Кузьма — сторож мой, одноногий, куда ему за ворьем бегать?
— А зачем вы такого сторожа держите? — фыркнула статс-дама. — Рассчитайте, возьмите с двумя ногами. Или в полицию нужно обратиться, пусть городового поставят.
На предложение графини Левашовой тетушка только поморщилась. Ага, городового поставят, как же.
— Ладно бы из крестьянских домов шли, так из усадеб лезут. Вон, купец Семибратов — у него усадьба, свой выезд, а денег на дрова жалеет. А ты, говоришь, с твоего двора уже не воруют? — Госпожа генеральша перевела взгляд на Анну. — Анечка, это не ты ли постаралась?
Догадливая у меня тетушка. Мне захотелось показать Аньке кулак и крикнуть — девчонка, молчать! Но поздно.
— Так ничего сложного тут нет, — затараторила барышня. — Надо только …
— Анна! — попытался пресечь я ненужные подробности.
— Так я хотела сказать, что сложного-то ничего нет, но нужен человек, сведущий в военном деле.
Я только покачал головой. Эх, Анька, где так ты девчонка внимательная, а где так нет. Искать в усадьбе генеральши прислугу, сведущую в военном деле? Ты бы вокруг посмотрела.
— Анечка, так Кузьма-то, сторож мой, как раз в таком деле сведущий. Он же сапером был, пока на турецкой гранате не подорвался. И Тихон, кучер, двадцать лет у покойного мужа в денщиках отслужил.
Госпожа генеральша поднялась со своего места, давая понять, что чаепитие закончилось и нам пора переходить к главному — очень нелегкому разговору. И впрямь, Людмила Петровна, окинув нас взглядом, сказала:
— Наверное, в гостиной будет удобнее. Мы с Аней пойдем— она нас научит, как от воров избавиться, а вы беседуйте.

Продолжить чтение книги на АТ

Поделится в соц.сетях