Глава 1
Год 4 от основания храма. Месяц десятый, Гефестион, богу-кузнецу посвященный. Октябрь 1172 года до н. э. Остров Оргития.
Великое море, жуткое и загадочное, начало понемногу превращаться в проходной двор. Купеческие корабли так и шныряют, прокладывая пути в такие места, о которых раньше даже помыслить не могли. Сицилия, которую я сейчас имею честь наблюдать с пригорка, еще недавно считалась землей, где живут одноглазые великаны, говорящие змеи и рогатые жабы. А из здешних вод выплывали страшные чудовища, которые проглатывали корабли целиком. Какой только чуши не наплетут купцы, чтобы отбить желание у конкурентов поплыть туда, где пахнет пятьюстами процентами прибыли. На поверку великаны лестригоны оказываются одним из племен сардинцев, а Сцилла и Харибда — банальным проливом, пусть и не с самой простой навигацией.
Ортигия — островок крошечный, едва ли с квадратный километр размером, но здесь бьет ручей с превосходной водой, наверное, лучшей, что я вообще пил в этом мире. Местные считают, что здесь живет какая-то богиня, и я никого не стал разубеждать. По нашим временам, увидев такое сокровище, поневоле поверишь в чудо. Этот скалистый, почти бесплодный кусок суши, отделенный от Сицилии узким проливом, бесценен. Здесь роскошная глубоководная гавань, идеально приспособленная для вывоза зерна.
Где взять зерно? Да на Сицилии и взять. Технология была отработана греками до мелочей, и выглядит она примерно так: за серебро нанимаются гоплиты, которые завоевывают какое-нибудь племя сикулов. Сикулы превращаются в крепостных, которые отдают хозяевам зерно в виде оброка. Зерно продается за серебро, на которое нанимаются новые гоплиты, которые захватывают следующее племя, и его тоже превращают в крепостных. И оно тоже платит оброк зерном, которое потом продается за серебро, на которое нанимают гоплитов. Эта схема работала несколько столетий, не давая сбоев, и я не вижу причин менять в ней что-либо. Хотя нет… Кое-что изменить все-таки придется. Вместо полисов с ополчением граждан у меня будет воевать регулярная армия. Всем воинам обещана лучшая земля после выслуги, и я рассчитываю лет за сто покрыть остров сетью военных поселений, которые и будут в дальнейшем охранять царский теменос. Я помню судьбу римской Сицилии. Гигантский остров олигархи-патриции порезали на латифундии, немыслимо обогатившись на этом. Мне такого точно не нужно. А Сиракузам самой природой уготована роль второй столицы, когда жизнь в Средиземноморье понемногу переместится с востока на запад. Пока это место побудет военным лагерем, но так почти все европейские столицы начинали. Обычное дело.
— Диомед, приветствую тебя!
Полог моего шатра открылся настежь, и в уютную полутьму вошел среднего роста могучий мужик, чем-то неуловимо похожий на Менелая. Такой же прямой бесхитростный взгляд. Такая же решимость идти до конца, если понадобится. С Диомедом я виделся мельком, мы с ним и парой слов не перекинулись в свое время. Нужно будет наверстать упущенное.
— Царь Эней! — коротко кивнул он, с осторожностью рассматривая меня.
— Раздели со мной хлеб, — повел я рукой, и Диомед расплылся в улыбке. Тут кроме хлеба было много всего. Кувшинов на столе стояло достаточно, да и иной снеди тоже хватало.
— Это что? — в недоумении показал он на стол.
— Это колбаса, — усмехнулся я. — Попробуй. Тебе понравится.
— Ум-мм! — отчаянно закивал он, жадно чавкая подобием краковской. — Вкушно!
— За тебя! — поднял я чашу, и он не замедлил присоединиться. Выпить бывший царь Аргоса был не дурак, и неразбавленным не брезговал.
— Свиной окорок попробуй, — посоветовал ему я, и он начал жадно набивать рот, облизывая жирные пальцы.
— Никогда ничего подобного не ел, — честно признался Диомед, сыто откинувшись на спинку кресла. — Как ты это довез сюда? Почему не испортилось? Научишь делать такое?
— Научу, — кивнул я. — Расскажи пока, как у вас идут дела.
— Самый юг Италии теперь подо мной, — ответил Диомед, заливая в себя вино мелкими глотками. — Дальше пока пойти не могу. Едва тех, кто с севера идет, успеваем хоронить.
— Что там делается? — спросил я его.
— Из-за гор народец прет и прет, — поморщился Диомед. — Злой народец, ванакс. Прежних хозяев или с земли сгоняют, или вовсе под корень режут. Иногда только молодых баб оставляют. Оружия железного много у них. У знати — доспехи бронзовые, да такие, что и мне не стыдно надеть.
— Ну, поверь, ты такое больше не наденешь, — усмехнулся я и подошел к сундуку, который ждал своего часа.
У меня стандартный набор подарков для вассальных царей: позолоченный чешуйчатый панцирь, шлем и пояс, украшенный чеканными пластинами. Тоже золотыми, естественно. Демонстративное потребление статусных изделий — основа иерархии в нашем обществе. Желтые штаны — два раза ку. А уж такая красота… Вот поэтому, Диомед, увидев подобное чудо, ненадолго превратился в рыбу, беззвучно открывая и закрывая рот. Он тоже понимал, как вырастет теперь его авторитет в глазах подчиненных им царьков. Наконец, когда его немного отпустило, он просипел.
— Это что, мне?
— Тебе, — кивнул я.
— Я тебе и так должен, — еле выговорил он. — За оружие и железо.
— Это подарок, — покачал головой я. — А за оружие и плуги отдашь зерном. Мне воинов кормить нужно. Вот ты их кормить и будешь. В счет долга.
— Воинов? — удивленно посмотрел на меня Диомед. — Так они придут сюда?
— Придут и останутся, — кивнул я. — Весной на этом острове я поставлю военный лагерь, а потом город. Сиканию я заберу себе. Всю.
— Одиссей говорил мне, да я не верил, — Диомед потер рукой вспотевшую шею. — Воистину, дела твои достойны богов. Мы всей Ахайей еле-еле одну Трою взяли, а ты земли берешь такие, о каких мы раньше не слышали даже.
— Я по самому югу твоей земли цепочку башен поставлю, — выжидательно посмотрел я на него. — По ним люди будут сообщения светом передавать. Ты не против?
— Не против, — махнул рукой Диомед. — Я уже слышал, что у тебя на Кипре каким-то морганием разговаривают, но думал, что вранье это.
— Не вранье, — поморщился я, вспомнив, как вляпались мы с этим гелиографом на огромные деньги.
Я-то, наивный, думал, что он позволит за полсотни километров сообщение передать. Да черта с два. Для этого нужно на горы забираться. Уверенный прием на суше — километров пятнадцать, да и то если высокую башню ставить. Взвесь морской воды, пыль, да и просто пасмурная погода убивали всю эту затею на корню. А малейший сдвиг гелиографа и вовсе уводил солнечный зайчик далеко в сторону. В общем, пятнадцать километров — это то, что мы уверенно могли гарантировать, а дальше начинались танцы с бубном. Цепочка башен в Эгейском море переместилась к северу, и теперь придется осваивать острова, названия которых не знают даже те, кто там живет. А через морские проливы сообщения повезут скоростные яхты. Не пробиться лучом в ту же Италию ни за что. И в Угарит мы ничего отправить так и не смогли, как ни старались.
— То есть, если чего случится, ты все быстро узнаешь, — глубокомысленно заявил Диомед. — И сможешь войско перебросить.
— В том числе и тебе в помощь, — кивнул я, а он задумался еще больше.
— Угу, — выдавил из себя Диомед, который соображал довольно неплохо. — Нигде от твоего глаза не скрыться. В Ливии разве что…
— И там не выйдет, — без тени улыбки ответил я. — Ливия от Сикании всего-то в дне пути, и там скоро заложат город. Его назовут Карфаген, и он станет самой западной точкой моих земель. Там я поставлю свои башни и дотяну их до Иберии и до самого Моря Мрака. Будущий царь Иберии признал себя и своих потомков сыновьями царей Энгоми.
— Царь Иберии? — наморщил лоб Диомед. — Что за царь такой? Никогда не слышал о таком царе. Он из этих… новых твоих людей?
Тут он поморщился презрительно. Диомед, как и все аристократы, свежеиспеченную знать недолюбливал. Даже до него дошли слухи о стремительном возвышении бывших рыбаков и козопасов.
— Ты скоро с ним познакомишься, — усмехнулся я. — Его зовут Тимофей, и он плывет прямо сюда. А что касается Карфагена, то Одиссей очень просил сделать цепь стоянок на южном берегу Великого моря. Я решил ему немного помочь.
***
В то же самое время. Ливия. Устье реки Баграда. (в настоящее время пригород г. Тунис).
И как они сюда добрались, одним лишь богам известно. Только кажется, что гаула финикийская — чудо из чудес. Одиссей не раз потом обливался, когда корпус корабля, нагруженного сверх всякой меры, скручивался и надсадно скрипел на высокой волне. Царь Итаки хорошо знал этот скрип. Это верный знак, что очень скоро в трюм засочится вода, найдя себе крошечную щелочку меж досок. Тогда нужно останавливаться, вытаскивать корабль на берег, разгружать его и чинить. В лучшем случае — конопатить и смолить днище, а в худшем, разбирать кусок борта, а потом собирать заново. Но это если на острый камень налетишь. Не приведи боги в такую беду угодить. Тогда совсем пропасть можно. Ведь по правую руку не какой-нибудь Крит, откуда всю буйную молодежь вымели в царский флот и в легионные лучники, а самая что ни на есть Ливия. Дикое место, опасное.
Одиссей и без этого подыскивал место поспокойней, с хорошей водой, но такое оказалось всего одно на несколько дней пути. А тут еще, как назло, словно из ниоткуда налетела сильная волна и ударила гаулу в бок, едва не залив ее по самую палубу. Доски, и так скрипевшие из последних сил, наконец, сдались и пропустили в трюм морскую воду.
— Все на весла! — заорал тогда Одиссей. — Десять человек воду черпать! Эврилох, бей в барабан! Один мах на два удара сердца!
Это значило, что сейчас они порвут все жилы, чтобы добраться до места. И они их порвали. Ветер трепал парус, а мокрые от пота и соленой воды спины ходили в унисон, бросая корабль вперед каждым движением весел. Вода у них на исходе, а ремонт корабля — дело небыстрое. Если встанут прямо здесь, то велик шанс, что они или умрут от жажды, или их перебьют ливийцы, когда они пойдут искать колодец. Реки здесь есть только зимой, а в остальное время на их месте лишь пустые русла, высохшие до состояния камня. До нужного места оказалось неблизко, и даже могучий Одиссей едва смог подняться со скамьи, когда они дошли до места. На песчаный берег реки они буквально вползли, освещаемые холодным светом луны. Все понимали, что застряли здесь надолго. Ведь левый борт, куда ударила волна, придется проконопатить сверху донизу. Да и правый тоже нужно тщательно осмотреть.
— Еду доставай! — махнул Одиссей до предела уставшим людям. — Все просушить. Груз завтра вынесем. Всем спать!
Это было мудро. Гребцы, которые сошли на берег, просто опустились на песок без сил. Они даже есть не стали и заснули прямо там, где легли.
Утро для них наступило куда позже, чем солнце окрасило берег рассветом. Измученные люди спали тяжелым сном без сновидений, и даже ночной холод, предвестник осени, не смог их потревожить. Лишь когда солнце встало почти в зенит, моряки начали подниматься, со стоном разгибая занемевшие члены.
— Харидем! Харидем! Да проснись ты! –товарищи пытались растолкать могучего гребца с Закинфа, с бычьей шеей, и толстыми, словно бревна, ручищами.
— Не проснется, — Одиссей понял все сразу. — Помер он. Морской бог взял свою жертву за наши шкуры. Вы двое хватайте лопаты и похороните его. Остальным — корабль разгружать. Оружие держим под рукой. Это Ливия, парни. А тут лучшее место на всем ее проклятом берегу. Неужели вы думаете, одним нам с вами здесь нравится? Скоро сюда заявятся хозяева этой земли, и к тому времени лучше бы нам уже отойти от берега.
На разгрузку ушел весь день, до самой ночи. Тяжеленные корзины с оловянной рудой и мешки с зерном вытаскивали на горбу, поминая всех богов сразу. Таскал и Одиссей, забывавший в такие моменты о своем царском достоинстве. Не до него в море. Ведь их уже заметили. Какие-то люди стоят на холме, прижав ладонь лбу.
— Дерьмо! — процедил Одиссей, когда и на второй день на них не напали. — Неужели собирают соседей? Тогда туго нам придется. Ох, что-то щемит у меня слева. Не к добру!
Корабль готов к починке. Товар из него вытащили, подмоченное зерно разложили для просушки на парусе, а мачты и весла оттащили в сторонку.
— Тяни! — заорал Одиссей, и десятки здоровых мужиков уперлись в песок босыми ногами. Вздулись вены на лбу, натянулись канаты, и гаула завалилась набок, обнажив дно, заросшее всякой морской дрянью.
Люди облепили корабль, взявшись каждый за свой кусок работы. Кто-то скоблил дно, очищая его от наростов. Кто-то выбивал старую конопатку, которая от времени и соли уже превратилась в труху. Двое разожгли костер, на котором плавили смолу, запасенную в горшках, еще пятеро узкой лопаткой забивали в очищенное место новый льняной шнур, а следующие за ними густо покрывали это место растопленной смолой.
— До завтра надо управиться, господин, — хмуро сказал кормчий-сидонец. — Плохое место.
— Сам знаю, — рявкнул на него Одиссей, а потом впился взглядом в горизонт.
На соседнем холме они оставили часовых, и сейчас там валил дым. И это могло означать только одно.
— К оружию! — заорал Одиссей. — Ливийцы идут!
***
Тимофей расстался с государем на крошечном островке, приютившемся у берегов Сикании. Он познакомился там с Диомедом, царем Италии, получил указания, а потом кормчие повели его корабли на юг. Он пройдет к самой западной точке Сикании, а потом одним днем пересечет море и окажется в Ливии. У него даже голова кружилась от такого. О тех местах в Афинах с придыханием рассказывали, и все больше небылицы. Тимофей же, исходивший пешком полмира, хоть и знал цену этим вракам, но все равно побаивался не на шутку. Уж больно далеко.
Государь оказался прав. Как он тогда сказал? Куй железо, пока горячо! Тимофей оставил беременную жену в Энгоми, взял караван судов с припасами, своих парней, и пошел в Афины, которые гудели словно улей после визита нескольких прохожих аэдов. Голосистые мужи с кифарами вывалили на головы несчастных афинян песнь о великой любви Тимофея и Феано, о злой колдунье Поликсо, которой они вырезали сердце, и о том, как безродный наемник превратился в царя, которому сам Господин Моря пожаловал кусок Ливии. Аэды всю афинскую хору насквозь прошли, заглянув в каждую деревушку, а потом направились в Коринф и Беотию. Люди ахали, не верили, но с другой стороны, как не верить-то, когда сам герой стоит в порту и созывает всех безземельных парней добывать себе землю и славу. Пока он был готов принять две сотни. И это число у него собралось уже к обеду пятого дня. Ровно столько понадобилось времени, чтобы вестники на колесницах промчались по всем афинским филам и кинули клич. Парни, которым обрыдло гнуть спину за еду и тумаки, прямо в поле бросали свои мотыги и лопаты и шли в Афины, мечтая получить собственный надел. И даже возможная гибель на этом пути их не пугала. У Тимофея и его людей, обвешанных золотом, получилось ведь. Ну чем они хуже?
— Мы на месте, господин, — показал вперед кормчий. — Лучшая гавань и лучшая река Ливии.
— А что это за корабль на берегу? — всмотрелся Тимофей вдаль.
— Гаула с патентом! — заорал кто-то глазастый. — Медные знаки на борту! Купцы там! Их ливийцы окружили!
— Как вы тут командуете своими флажками? — растерянно посмотрел на кормчего Тимофей. — Я не знаю эту науку.
— Что передать, господин? — спросил кормчий.
— Как что? — почесал голову новоявленный царь. — Высаживаемся и всех ливийцев пускаем под нож. Не можем мы государевых людей бросить. Я же для этого и поставлен, чтобы торговый народ охранять.
— Бело-черный флаг поднять! — заорал кормчий.
Купцам на берегу приходилось туго. Сотни полторы ливийцев с дикими воплями наскакивали на пятьдесят ахейцев, вставших в круг и ощетинившихся копьями. Если бы не один из них, в роскошном доспехе, достойном царя, то их всех давно бы уже перерезали. Он отбивался длинным мечом, разя полуголых кочевников одного за другим, но даже его отвага не помогала. Гребцы падали один за другим, а круг моряков неумолимо сужался.
Две сотни афинян оказались весьма кстати. Кое-как выученные, но крепкие и злые ребята построились, а Тимофей взмахнул мечом и проорал безотказное заклинание, которое пустил в народ сам царь Эней. Говорят, оно дарует победу даже в самых безнадежных случаях. Воины в Энгоми рассказывали, что именно с ним царь в одиночку искрошил отряд мятежных троянцев, прорвавшихся в лагерь легиона.
— Мочи козлов! — разнеслось над полем битвы, и афиняне, которые понятия не имели, какое отношение имеют мокрые козлы к этим ливийцам, ударили им во фланг, полностью смешав строй.
Центр войска, где стоял сам Тимофей, Главк и два десятка воинов его гвардии, разодетых в железо и золото, расплескал ливийцев, словно грязную лужу. Не может полуголый босяк противостоять такому воину. Потому-то почти каждый взмах меча заканчивался чьей-то гибелью или тяжелой раной. Наконечники копий скользили по железу боков, а жалкие кремневые жала стрел и вовсе рассыпались в крошку. Тимофей сек одного за другим, сберегая дыхание, а в десяти шагах от него утробно ухал Главк, который крошил своей булавой кости, черепа и щиты.
— Чтоб тебя! — сжал зубы Тимофей, когда рядом упал Ктесипп, пропустивший укол в шею. — Да что же ты, парень! Как глупо вышло!
И он развалил ключицу ливийца, который даже порадоваться не успел своей победе. Кочевники качнулись назад и побежали, а Тимофей заорал.
— Не выпускать никого! До самой деревни гнать!
— К чему они тебе? — к Тимофею подошел незнакомый воин, который снял шлем с потной головы. — Пусть бегут.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Тимофей. — Царь Эней пришел сюда навсегда. Мы немного почистим этот берег, и заодно парни возьмут добычу. Весной сюда приплывут царские люди, здесь должно быть спокойно. Я иду в Иберию. Сам ванакс пожаловал мне ее. Мне нужен скот, и мне нужны рабы. Я не собираюсь пахать землю сам. Я не для этого ушел из дома в пятнадцать лет.
— Одиссей, — протянул руку царь Итаки.
— Я много слышал о тебе. Тимофей меня зовут!
— Не слыхал, — пожал Одиссей плечами. — Но, судя по всему, я что-то пропустил за последние месяцы. Меня долго не было. Если ты идешь в Иберию, то бери под себя гавань на южном берегу, у самых Столбов. Там, где водятся обезьяны. Если ты сделаешь там приличный порт, с едой, вином и шлюхами, то скоро станешь богаче ванакса.
— Туда и иду, — оскалил зубы Тимофей. — Очень я хочу богатым стать. А то как ни возьму золота, все сквозь пальцы уходит.
— Бывай, парень, — протянул руку Одиссей, — свидимся еще, если боги дадут.
Он повернулся к своим людям и проорал.
— Чего уставились? Убитых похоронить, работу закончить! Можете не спешить. Эти парни здесь надолго.
Могучий воин, увешанный золотом, пошел за войском, преследующим бегущих ливийцев, а Одиссей пробурчал.
— Из новых людей паренек. Своим мечом царское ожерелье выслужил, значит. И куда теперь нам, урожденным басилеям податься? Пахать он не хочет, брезгует честным трудом! Поглядите на него! А я вот пашу, и не переломился пока. Великие боги! Что за времена наступили? И откуда все эти люди на нашу голову повыползли?

Поделится в соц.сетях