Глава 1
— Бать, он чё не сдох?
— Заткнись, придурок! Иначе сам сейчас рядом ляжешь.
Хриплый мужской голос и чуть более звонкий юношеский переговаривались где-то в ногах.
Хриплый с минуту помолчал, проверяя у меня пульс и, видимо, раздумывая не завершить ли начатое. Вон, даже подобие подушки пощупал, но отказался от идеи и заорал совершенно истеричным визгливым голосом:
— Лекаря! Лекаря скорее! Лекаря!
Следом я услышал топот ног, отдававшийся болью в моей и без того раскалывающейся голове.
Это же надо было вчера так нажраться... Или не нажраться? Какого хрена у меня так болит голова? И вообще, где я?
Тело не слушалось, будто и не моё вовсе. А нет, лучше бы не слушалось. Чувствительность возвращалась, а вместе с ней пришла и боль во всём теле. Какого хера! Меня будто с месяц в казематах пытали! Болело всё везде и сразу. Ощущения были столь яркие, что даже под закрытыми веками выступили слёзы.
Папаша рассыпался в объяснениях, дескать, сыночка переволновался перед великим днём, и его удар хватил.
— Но вы же всё равно нам заплатите обещанное?
— Отойдите, папаша, - охладил его пыл лекарь, - финансы не моя вотчина.
Какой он нахрен папаша? А если и папаша, то явно не мне! Обмудок!
Так, а вот эти мысли явно принадлежали не мне. Тогда кому? И кто у нас отец?
На месте воспоминаний — девственная чистота. Отлично.
А кто у нас «я»?
И в этом вопросе у меня тоже отсутствовало какое-либо понимание.
На лоб мне легла прохладная сухая рука, и успокаивающий голос попросил потерпеть:
— Потерпите, Юрий, сейчас всё наладится.
Хм… Юрий – это я, выходит? А ведь имя смутно знакомое!
Я почувствовал прохладу, растекающуюся по всему телу, но при этом пытался хотя бы что-то осознать в происходящем.
Где я? Кто я? Почему я здесь?
Язык распух и не слушался, в ушах звенело набатом, а тело до сих пор не слушалось. Болело, но не слушалось! Хоть бы глаза открыть! А то ни одной связанной мысли о том, как я оказался в незнакомом месте, да ещё и без памяти, не было.
И тут голос — добрый и спокойный, видимо, принадлежащий человеку, положившему руку мне на лоб, — произнёс:
— Господа, у юноши налицо все признаки отравления сильнейшим ядом. Кто мне сможет ответить, как давно сие случилось?
— Господин лекарь, так он же сумасшедший, недоразвитый, скорбный умом... — принялся пояснять хриплый голос «отца».
Отлично, дебилом меня ещё не называли.
— Ему ещё лет десять назад поставил диагноз, что он того... с головой не дружит. Он и не разговаривает у нас, и не читает. Едва ли под себя не ходит. Да и с телом видите чего? Кое-как команды исполняет, и то хвала богам. И имя ещё своё накорябать может. Мы научили! Откуда ж нам знать, что за яд? Он в типографию ближайшую ходил убираться, может, там чего нализался?
Это я-то сумасшедший? Это я-то калека?
Моему возмущению не было предела, но пока я молчал. Хотя был абсолютно уверен, что разговаривать я уж точно смогу. Правда, первые слова от меня услышанные будут явно не мама и не папа, а русские матерные. Но вот другой вопрос: почему в этом были так уверены мои... кто? Пленители? Отравители? Кто вообще эти люди, которые позвали лекаря? И уж не они ли приложили руку к моему нынешнему состоянию?
Прохлада продолжала разливаться по телу и, наконец, добралась до головы, подействовав как освежающий душ. Я смог открыть глаза, правда, было ощущение, будто в них насыпали песка. Пришлось проморгаться и протереть их руками. Правая по какой-то случайности почти не слушалась, кисть судорожно дёргалась, пытаясь сжаться в кулак.
Зашибись! Или застарелый разрыв связок или повреждение нерва. Они реально из парня инвалида сделали! Ещё и правая рука, чтобы с гарантией ни фехтовать, ни писать не смог.
Я настолько разозлился, что в груди полыхнуло холодом, а правую руку начало покалывать, будто я её отлежал. В сознании просветлело получше, чем от местной магии. Так, отставить панику. Магия есть, значит, и лекари тоже должны быть. Поправят руку. Были бы деньги.
Наконец-то, я смог рассмотреть присутствующих и вообще всю ситуацию, в которой оказался.
Да я, судя по всему, грёбаный Гарри Поттер.
Лежал я на подстилке в виде соломенного матраца, в чулане, где светился один небольшой светильник: непонятно, магический или электрический, дающий совсем мало света.
Рядом толпилось несколько человек. На коленях передо мной стоял и проверял моё состояние, судя по всему, лекарь в тёмно-зелёном костюме и пенсне. Местный врачеватель имел шикарные бакенбарды, седые коротко стриженые волосы и весьма добрые глаза.
А вот за его спиной стояли два удивительно похожих друг на друга бородача: отец семейства и его сынок. У обоих на лице нацеплены подобострастные выражения с признаками недалёкого ума. Оба массивные, с кулачищами чуть меньше моей головы. Одеты были… сказал бы, как не шибко богатые горожане, но род занятий по ним не угадывался.
Пахло в чулане свежей травой и сушёными полевыми цветами — совсем не теми «туалетными миазмами», на которые намекала так называемая родня.
Тут появилось ещё одно действующее лицо — мужчина в строгом костюме военного кроя и даже, кажется, с коротким скипетром на боку. Лицо было гладким, глаза холодными и безразличными. Единственное, что выделялось, — квадратная челюсть. Он окинул цепким взглядом моё местонахождение, действия доктора, а затем всё своё внимание сосредоточил на хозяевах дома.
— Восемнадцать лет назад мальчик был отдан вам на воспитание. Вам всё это время выплачивалось солидное содержание. Каким образом он оказался в таком месте и в неподобающем виде? Почему вы ни разу не сообщили о задержке умственного развития?
От каждой фразы парочка «родственников» отступала, словно получала нагайкой наотмашь. На их лицах проявился первобытный ужас. Они упали в ноги и принялись лобызать сапоги. Тон хозяина дома резко изменился при виде прибывшего.
— Господин Угаров, не губите! Каждые полгода от вас лекарь приезжал, снадобья давал укрепляющие! Настои и притирки всякие делал. Мы думали, они вам пишут отчёты, раз вы ни разу не поинтересовались... Мы же всё, как приказывали, делали! – тараторил отец семейства. – Не губите! Мы же для него всё сделали! Чай не бояре, а комнату ему отдельную выделили! У меня своих детей восьмеро по лавкам, а нет же — мы за ним ухаживали! Чистенько тут, опрятненько, соломка свеженькая, травки полевые, цветочки луговые... Девочки мои за ним приглядывали, одежда чистая, не штопанная... За что ж вы гневаетесь?
Как он его назвал? Угаров? Надо запомнить... И главное… Юрий… Угаров… русское всё, всяко легче будет, почти свои.
— С лекарем я сам разберусь. А вы!.. Не вздумайте исчезнуть из города. Отыщу же! Но тогда и разговаривать по-другому будем.
Пока пара вытирала собой пол, Угаров обратился к врачу:
— Лемонс, он жить-то будет? Мы сможем его предъявить на проверку магических сил?
— Будет, — устало кивнул лекарь, — но как?
— Об этом пусть у других голова болит. Наше дело – привести его в божеский вид и доставить к старой карге. Она нас за такого претендента, конечно, по головке не погладит. Ну да выбирать нынче не приходится! Постарайся, чтобы он хотя бы выглядел живее, чем сейчас.
— Общее состояние я подправлю, пока в ласточке будем ехать едем. Но мозги... Если он не разговаривает, едва себя обслуживает, не читает, не пишет — это уже другой вопрос. Ты знаешь, это не моя специализация. Мой предварительный вывод: травили специально и долго. Из-за этого и повреждения мозга, тремор и прочее, что легко списать на «любимый» диагноз — паркинсонизм.
Кажется, от гнева Угарова в каморке даже похолодало.
— В машину его! А я с господами Беловыми поговорю.
Сказано это было так, что и отец, и сын побледнели, окончательно оправдывая фамилию.
Меня с помощью Лемонса и слуги попытались поднять и вынести из каморки на матрасе, но я запротестовал и попробовал сам встать на ноги. О, сюрпризы продолжались! Правая нога была сродни правой руке. Некондиция. Опереться на неё ещё можно было, но о полноценной ходьбе не могло быть и речи. Перелом? Тоже разрыв связок или сухожилий? Настолько глубоких познаний в лекарском деле у меня не наблюдалось. Шатало немилосердно, мутило ещё сильнее, но я держался изо всех сил, чтобы не вывернуть содержимое желудка себе под ноги.
Боги, это же за что надо было так ополчиться на мальчишку, чтобы не просто искалечить, а превратить в овощ?
Ну ничего... Если Угаров их не прикончит, я сам до них доберусь и предметно побеседую.
А вот слова о повреждённом мозге мне не понравились. Возможно, что-то подобное и было, но я пока ничего не чувствовал. Впрочем, для полной проверки координации, моторики, речи, памяти нужно время.
Откуда я это знаю?
Информация всплывала сама собой, явно не принадлежа этому телу. Я не мог поверить, что восемнадцатилетний юноша, больной паркинсонизмом, немой и умственно отсталый – это я. Хер там! Что там Угаров говорил про проверку магии? Её мы пройдём, а дальше поборемся!
***
До машины едва доковыляли. Я буквально повис тюком на плечах водителя и лекаря. Ещё и слабость накатила дикая. Пот градом стекал по спине и лицу, всего трясло не хуже осины на ветру, но плёлся из последних сил. Машина была не из дешёвых, лакированное дерево, рессоры опять же, и с гербом на боку в виде чёрной горгульи с золотым вихрем над головой на фоне красного алого щита с вензельками вокруг.
Внутри тоже было уютно, кожаные диванчики и даже обогрев. Я ж не упомянул, что на улице была холодная слякотная весна, да только мне с моим тремором не до того было. В машине меня уложили на один из диванчиков, и Лемонс продолжил колдовать.
При этом лекарь продолжал что-то бурчать себе под нос.
- Так, с этого мы сейчас выведем. Вот это мы сейчас из тебя уберём нахрен. Так, а вот здесь, вот здесь... Нет, здесь я сейчас ничего сделать не смогу. Это нужно отдельно в спокойной обстановке разбираться, чтобы не наломать дров. Так, а это у нас что за чёрная жижа пошла? Ну да боги с ней, выходит из организма, и то, слава богам. Чем же тебя отравили, а?
Уж не знаю, что он там делал, но я явно шёл на поправку.
Вместе с потом из меня выходила некая чёрная жижа, загваздав мою и так далеко не первой свежести одежку. Ну да это не та цена, которую жалко было заплатить за лечение.
Где-то через четверть часа, по субъективным моим показателям, появился и сам господин Угаров. Оценив метаморфозы, произошедшие со мной, а также вид моей одежды, он чертыхнулся:
- Придётся переодевать. В таком виде явно не получится его сдать с рук на руки.
Он ударил по крыше машины своим скипетром, и та тронулась. На удивление, ехала она довольно плавно.
Зато Угаров, заметив мой пристальный и главное осознанный взгляд, решил всё-таки пообщаться.
- Эй, парень, ты меня понимаешь? Если понимаешь, кивни.
Я кивнул.
- Ты знаешь, кто ты?
Я только бровь вздёрнул. Вопрос интересный. Как на него отвечать, непонятно. Ничего не помню же. Но, видимо, моя вздёрнутая бровь тоже произвела впечатление на Угарова.
- Ну вот, а говорили, что дебил. Ладно, с этим позже разберёмся. А пока слушай. Ты – Юрий Викторович Гаров, незаконнорождённый, бастард, иными словами. Мать твоя – княжна Виктория Николаевна Угарова. Отец неизвестен. Родился ты во время Курильской военной кампании. Госпиталь попал под бомбёжку, мать не выжила. Тебя… такого, - он взглядом указал на руку и ногу, - отыскали под обломками и проверили на наличие магии. Не обнаружив оной, дед твой, Николай Петрович Угаров, генерал, между прочим, осерчал сильно, решив, что ты от простеца рождён. Таких в семью принимать не принято. И чтобы прикрыть позор погибшей дочери, тебя на воспитание отдал. А сейчас… генерал Угаров пал смертью храбрых в Дальневосточной кампании, и его мать, стало быть прабабка твоя, княгиня Елизавета Ольгердовна Угарова собирает все боковые ветви крови для какого-то собственного эксперимента. Упаси боги в чём-то подобном участвовать.
Угаров осенил себя неким жестом, выписав в воздухе три витиеватые руны напротив лба, груди и чуть ниже пупка. Судя по чуть засветившемуся золотом энергетическому следу, это было нечто обережное.
Я же невольно приподнял брови в немом вопросе. Это же кто у нас прабабушка, если её до сих пор так боятся?
- Химеролог она из императорской чёрной сотни, - пояснил мне Угаров, но яснее от этого не стало. – Ай, если переживёшь, то расскажут. Так что, как дальше твоя судьба повернется, никто не знает. Ехать нам около четырёх часов до Химерово. Хочешь спи, а хочешь богам молись. Глядишь, если боги где-то существуют, они обратят на тебя своё внимание.
***
Мы ехали действительно долго. Под мерный рокот мотора и плавное покачивание я уснул. Измученное изменениями и магическими правками тело требовало отдыха. Но даже сквозь лёгкий сон до меня доносились обрывки разговора Угарова с Лемонсом.
— Ты ему можешь хоть что-нибудь сделать с рукой и ногой? Княгиня его, как увидит, первого на опыты пустит. И то в качестве материала, а не заготовки.
— Слушай, я тебе не Господь Бог и уж точно не княгиня Угарова. Если бы повреждения были чисто физическими, я бы хоть что-то смог. Но он попал в разрыв пустотной магической бомбы. Источник искорежён. Без магии. Травмы тоже чем-то этаким приправлены, иначе бы на месте ребёнка вылечили. А если воздержались, то причины были. Мои попытки хоть чуть подправить ситуацию, как в пустоту ушли. Он вообще весь одна большая пустота. Уж сколько я в него сил вбухал… Любого другого, хоть мага, хоть простеца, и четвертью бы излечил. А этот хоть бы хны… только отравление и то с трудом вывел.
— Но у княжны Угаровой не мог родиться ребёнок без магии! — вслух размышлял боевик. — Там силища была на зависть, генерала с лёгкостью за пояс могла заткнуть.
— Значит, это посттравматическое.
Тишину нарушил Лемонс:
— А что за лекарь к нему ходил? Какие зелья втирал?
— Хрен его знает. Вы же все в одинаковых костюмчиках ходите, с одинаковыми пенсне для вмешательств. Разве что одна из дочек Беловых обещала набросок сделать... Кажется, что-то запомнила. А этим всё было едино. Кто к нему ходил и что с ним делал. Лишь бы деньги вовремя поступали на содержание. Они за эти деньги восемь человек и наплодили.
Последний вопрос Лемонс задал совсем тихо, словно боясь, что я услышу:
— А с повреждениями мозга что делать будете?
— Думаю, парень не дурак. Эмоции есть, мимика живая. Плюс оговорка Белова о том, что он ходил в типографию, уже что-то да значит. Не был он дебилом. Не верю. Скорее всего, ходил убираться и заодно читал, что печатается. А своим так называемым родителям ничего не говорил.
— Но опять же, научиться читать и не научиться говорить, это же какой интеллект нужен, — сочувственно произнёс Лемонс.
— Или воля к жизни. В любом случае, людей в типографию я уже отправил. Скоро узнаю, чем он занимался там.
Я проснулся от резкой остановки автомобиля и криков водителя. Угарова уже не было — он выпрыгнул, даже не дождавшись услужливого открытия двери. Меня же, полуживого, Лемонс с водителем поволокли на себе.
Перед нами возвышался замок. Настоящая готическая цитадель с горгульями на парапетах, узкими бойницами и подвесным мостом. Похоже, поместье в соответствии со вкусами прабабки декорировали.
— Добро пожаловать в Химерово, — пробормотал Лемонс, поёжившись.
«Дом. Милый дом!» — мелькнула ностальгическая мысль. Я даже запнулся от осознания, что память хоть и крохотными обрывками, основанными на ассоциациях, но даёт о себе знать. Это не могло не радовать. В то же время, если меня с рождения передали на воспитание простецам, то жить в чём-то подобном в этом мире я не мог… А значит… я – попаданец. Местная душа таки покинула тело в результате отравления, а мою сюда притянуло по неизвестной причине.
Меня провели через чёрный ход, видимо, чтобы не попался пред господским взором в неподобающем виде. Кухарка, встретившая нас на кухне, ахнула и осенила себя обережным знаком, видимо, в мире магической медицины мои искорёженные конечности впечатлили её даже больше, чем грязь и запах.
Комната, куда меня отвели, напоминала келью: простая деревянная мебель, соломенный матрас, чистое постельное бельё, свежие циновки на полу. Ни ковров, ни роскоши — лишь запах сушёных трав и воска. Вероятно, спальня для слуг. Что радовало, насекомыми не кишела.
— Переоденься, — бросил Лемонс, указывая на серый костюм на стуле.
Перед переодеванием принесли таз с тёплой водой. Я с трудом смыл с тела левой рукой чёрную жижу, выступившую после лечения. Вода тут же потемнела.
Костюм оказался великоват, на моём тощем теле с больной рукой и хромой ногой он болтался, как на вешалке. Но выбирать не приходилось. Едва успел застегнуть все пуговицы и затянуть пояс, как в спальню зашёл Лемонс и критически окинул меня взглядом:
— Для первого раза сойдёт. Дальше — как кривая выведет.
Тайными переходами мимо шепчущихся слуг мы спустились в подземелье. Три этажа вниз, шесть поворотов... Светильники на стенах горели ровным сиянием — магическим, как я предположил.
Спуск вниз по каменной лестнице сопровождался шорохом наших шагов и тихими стонами откуда-то снизу. Это не добавляло оптимизма. Я заметил, как поёжился Лемонс, но меня это мало беспокоило. Чем ниже мы спускались, тем сильнее горело в груди и не только. Если до спуска больная рука и нога ощущали покалывания, словно онемевшие, то сейчас превратились в место изощрённой экзекуции. У них будто втыкали множество раскалённых игл, которые плавились и пузырились внутри тела. И я с этим ничего не мог поделать. Да и не хотел. Я не мазохист, но конкретно в этом случае я считал, что боль – хороший знак. Как там было? Если вы проснулись утром и у вас что-то болит, значит, вы ещё живы. Любая боль была предпочтительней бесчувственности. А боль – хороший признак. С болью в дальнейшем можно работать.
Мысли от боли перешли к другой насущной проблеме – наличию или отсутствию магии у меня. Отчего-то я был абсолютно уверен, что магия во мне есть. То, что её не видели окружающие, совершенно не означало, что её не было. Как в той поговорке: «Ты суслика видишь? Нет? А он есть».
Иначе как можно было объяснить, что я заметил отблески силы в обережном знаке, использованном Угаровым? По-другому никак. Откуда-то я знал, что видение силы было одним из признаков магической одарённости, заодно являясь достаточно редким умением.
Тот же доктор Лемонс для работы со мной, насколько я понял по объяснениям Угарова, использовал артефакт – очки на носу, как и прочие лекари. То есть напрямую, без них, манипуляции с энергией он не проводил. Попросту не видел, что, куда и сколько направлять. У меня же такая способность была.
Чем ниже мы спускались, тем меньше мыслей у меня оставалось.
Впереди забрезжил свет, намекая, что наш путь окончен. Мы остановились у арки входа в огромный зал.
- Дальше вход только для носителей крови. Удачи вам, Юрий! - Лемонс попытался подбодрить меня, но у него это хреново получилось. Не дожидаясь, пока я войду в подземный зал, мои доставщики-конвоиры удалились.
Я выпрямился и, прихрамывая, вошёл под светящиеся своды арки. Нога болела адски, и как бы я ни пытался скрыть хромоту, у меня ничего не вышло.
Я оказался в огромном зале площадью едва ли не под тысячу квадратных метров. Вдоль стен его располагались клетки с различными животными. Они рычали, визжали, шипели, пищали и бросались на металлические прутья.
В центре, между клетками, располагался огромный стол, на котором лежали разложенными всевозможные инструменты вивисектора. А за столом располагался некий алтарный камень, окружённый со всех сторон серовато-дымчатыми осколками неизвестного минерала, чем-то напоминающего с виду горный хрусталь.
На потолке висели старинные кованые люстры, в подсвечники которых были вставлены восковые свечи. Пламя их дрожало от сквозняков, гуляющих в зале, отчего местная атмосфера колебалась от мистической до откровенно жуткой.
Но пока я рассматривал убранство зала, кое-кто рассматривал меня.
Справа от входа послышались издевательские смешки:
- Похоже, бабе Лизе нового подопытного привезли, нашли, кого не жалко пустить на мясо!
Это, похоже, были другие представители рода Угаровых, приглашённые на ритуал или эксперимент. Десяток богатеньких аристократов зубоскалил в мою сторону, не скрываясь. Модные костюмы-тройки из дорогих тканей, шёлковые шейные платки, золотые карманные часы, запонки и пуговицы с драгоценными камнями… Девять парней в возрасте от шестнадцати до восемнадцати смотрели на меня с презрением и насмешкой. Чуть в стороне от них стояла единственная девушка. Стояла она вполоборота, одну часть лица закрывали тёмные волосы. Но даже так я заметил, с какой ненавистью она косилась на шоблу малолетних богатеев. Судя по украшениям и крою брючного костюма, её семья тоже не бедствовала, но девушка отчего-то дистанцировалась от остальных.
Ответить ушлёпкам хотелось и много чего, но, к сожалению, речевая артикуляция у меня пока была не в лучшем состоянии. Откуда я знал? Так попробовал поговорить сам с собой, когда обмывался и переодевался.
Слова давались с трудом, ради чёткости произношения приходилось жертвовать скоростью речи. Но хоть не заикался, и то хорошо. Потому не стал даже реагировать на высказывания, пока что я не в том состоянии, чтобы ввязываться в беседы или мордобой. Но сам факт оскорблений записал на их счёт. К моменту восстановления моих физических и магических кондиций там такие проценты накапают, что кто-то устанет дивиденды отхватывать.
Я уже собрался было уйти рассматривать клетки с животными вдоль стен, как в спину услышал:
- Эльза, видела, тебе женишка нашли, такого же уродца, как и ты! Что стесняешься, убери волосенки, покажи женишку товар лицом!
Один из уродов дёрнул девчонку за плечо, отчего её голова мотнулась в сторону и стал заметен огромный ожоговый рубец на лице и шее.
И если к себе подобное отношение ещё можно было спустить на тормозах, то к девчонке... Кому-то явно зубы жали. От злости и без того горящая болью рука буквально вскипела. У меня же от болевого шока пред глазами замерцала пелена напротив лица насмехавшегося урода.
Руки сами сжались в кулаки, причём даже израненная правая чем-то хрустнула. Одновременно с этим раздался крик зубоскала. Изо рта у того потекла струйка крови.
- Мои зубы! Куда делись мои зубы!?
Дружкам зубоскала стало резко не до нас, потому я отвернулся и медленно пошёл вдоль клеток. В правой руке боль утихла, сменившись вновь на уже почти привычное покалывание. Разжав кулак с помощью левой руки, я с удивлением разглядывал парочку трофейных зубов.

Поделится в соц.сетях