Пролог
Ржавчина открытого люка ракетной шахты перекликалась с красным мхом, которым поросло это забытое всеми болотистое и безлюдное место.
Люди тут не жили давно — вокруг хватало плодородных земель, обильно дающих урожаи под щедрым Калифорнийским солнцем. А если и захотел бы кто — то ограда военной части не дала бы пройти.
Случившаяся на Земле трагедия мало что изменила — просто на дозорных вышках стояли теперь другие люди. Но в готовности открывать огонь без предупреждения они безусловно превзошли тех, кто был до них раньше.
Из странного — все они, кто стоял на посту, были женщинами. Только за то, чтобы увидеть это — пришлось бы заплатить жизнью.
Дорога в это место была плохая — грунтовка, огибающая сложный рельеф. Обычно добирались сюда на тяжелых грузовиках, игнорирующих накатанную за годы колею.
Тем удивительнее было наблюдать современные внедорожники, рядком стоявшие поодаль от ракетной шахты. Машинам, впрочем, пришлось нелегко — серая пыль покрывала их почти целиком, бампер на одном из них был оторван, бока оцарапаны. Но что-то явно случилось, чтобы редкая и дорогая по нынешнему времени техника без жалости была использована, чтобы довезти два десятка богато одетых матрон в церковных сутанах в эдакую глушь.
Впрочем, были на поляне перед открытым люком — явно давно утратившим свою изначальную функциональность, так как внутри него плескалась вода, покрытая бензиновой пленкой — и те, кто был одет куда как скромнее.
Две молодые женщины в черных монашеских сутанах, тоже потрепанных пылью в пути — да так, что поблекло серебряное шитье на вороте, стояли на коленях поодаль от открытого люка. Возле них лежал объемный мешок — тяжелый даже на вид.
— Властью, данной мне Орденом, я, Матерь-настоятельница Ордена, вершу церковный суд над коммодором Агнес и коммодором Марлой. — Плавным речитативом начала невысокая, властная женщина, укутанная в ткани, шитые золотом. — В одном лице как судия и защитник, ибо все вы — дочери мои. Но все вы — назвали меня матерью своей и согласились принять от меня любую кару. И вижу я великий грех на вас, моя Агнес, и моя Марла. Но в сердце моем достаточно сострадания и любви, чтобы принять ваше искреннее раскаяние. Говорите.
— Матерь-настоятельница, — понурившись, начала та, что звалась Агнес. — Сказано — отдай и воздастся. Он… Генри… Рыцарь Ордена отдал свою жизнь, чтобы избавить мир от Зла.
— И вы решили отдать ему купель, предназначенную для сына Его?..
— Он… Ведь сын — не значит младенец! — Подняла Агнес взгляд и с жаром произнесла. — Он дважды сокрушил врага человеческого! Он видит все с неба, как!..
— Этого недостаточно! — Громовым голосом прервала Матерь-настоятельница. — Он — не посвящен канонам. Он не знает миссии нашей и цели!
— Он пожертвовал собой для спасения людей!..
— Наши сестры жертвуют собой каждый день во славу Его. А сыну Его только предстоит родиться, — чуть отстранившись, продемонстрировала она женщину лет сорока, удерживающую руку на своем округлившемся животике. — Так решил конклав! И вы знали о том решении!
— Это ведь политика, Матерь-настоятельница… Все знают, от кого этот сын…
— Ты забываешься, сестра! Конклав решил — зачатие было непорочным! Оспаривание этого — тяжкий грех!
— Анафема… Анафема… — Зашептались за ее спиной.
— Простите, Матерь-настоятельница. — Понурилась Агнес. — Это только мои неосторожные мысли. Я не делилась ими с сестрой Марлой, она действовала не по своей воле, но по моему приказу…
— Мне приятно слышать, что разум и самопожертвование при тебе. Здесь и сейчас мы судим вас за деяние более тяжкое, чем богохульные мысли. Вы желали отдать все накопленное Орденом человеку недостойному…
— Но ведь это я принесла в Орден знания об этой шахте…
— И это будет главным смягчающим обстоятельством. Но помни — ты принесла знания о месте! А само содержимое шахты — принадлежало Ордену всегда! Ибо наполнялось во имя Его и слугами Его! Жаль, что сестры не говорили о своем плане открыто — мы бы поддержали их с первого же дня…
— Смиренно жду решения вашего, Матерь-настоятельница…
— Я полагаю, в мире все происходит по воле Его. И именно Он удержал от великого греха кражи, вовремя упредив ваше появление.
Агнес беззвучно и почти не шевеля губами пробормотала ругательства в адрес сестры по Ордену, которую считала верным другом.
— Скорблю лишь обо дном: что не хватило вам рассудка, заблудшим дочерям моим, явиться с раненным рыцарем в мою прецепторию немедля же. Ему бы оказали всю возможную помощь! Вместо того — блуждали вы по горам, пробирались словно разбойники через посты, напали на сестер своих!.. Молитесь же и надейтесь, что ваше промедление не убило нашего рыцаря! И ежели так — это и будет главным отягчающим обстоятельством. Гретхен, — обратилась Матерь-настоятельница к древней старухе в своей свите, стоящей по левое ее плечо.
Та, словно молодая, шустро подсочила к мешку и расшнуровала мешок, склонившись к телу.
— Матерь-настоятельница, — произнес дребезжащий старушечий голос. — Тело рыцаря внутри давно мертво. Полагаю, только отчаяние вело этих двух заблудших дев. Горе лишило их разума. Молю, пощадите их.
Агнес дрогнула, вслушиваясь.
— Это многое меняет, — поджала Матерь-настоятельница губы. — Раз не было в том злого и рассудочного умысла, раз вело их сердце, пусть и запутавшееся в тенетах отчаяния… Я повелеваю: лишить сестер Агнес и Марлу званий коммодора и направить в самый дальний наш монастырь, дабы несли слово Ордена и продолжали служение во славу Его. Но только лишь ежели те раскаются.
— Раскаиваюсь, Матерь-настоятельница, — без промедления ответила Агнес.
— Раскаиваюсь, Матерь-настоятельница, — вторила ей сестра Марла. — Молю об одном: не разлучать меня с сестрой. Вместе мы принесем пользы Ордену больше, чем по одиночке.
— Орден обдумает ваше пожелание, — величаво кивнули в ответ, скрывая искреннее облегчение: лишаться двух возвышенных «семерок» Ордену было крайне невыгодно.
Чуть не сотворили они, конечно, такое, что волосы дыбом встали — но были нужны Ордену, а значит, требовался только повод для помилования. Старуха Гретхен — старая соратница — предложила вскрыть мешок и тихонько убить раненного рыцаря зачарованным костным плавником редкой твари, вещью крайне ценной и не оставляющей следов — план был хорош, но даже он не пригодился.
«Влюбленные дурехи, тащили через горы мертвеца», — с сочувствием смотрела на монахинь Матерь-настоятельница.
— Матерь-настоятельница, — сжав губы до белых полосок. — Разрешите, я лично пожертвую тело рыцаря во благо Ордена.
— Великая ценность, — осторожно кивнула Матерь-настоятельница. — И великая жертва. Талант видеть все, доставленный с телом нашего рыцаря, ныне будет храниться в этой шахте и ожидать взросления сына Его! Дабы принял он этот талант, когда придет время. Разрешаю, сестра Агнес.
«Попрощайся, девочка. Все мы когда-то любили».
Сестра Агнес встала с колен, подошла к мешку и одним движением отправила его вниз, в воду на дне шахты. Выдохнула, постояла.
— Матерь-настоятельница, — повернулась она к той. — Обстоятельства этого дня не дали исполнить мой долг и доложить о событиях в Солт-Лейк-Сити. Проведением Его, Ордену была передана треть умерщвленного там Реликта и предложено участвовать в управлении страной.
— Что?.. — Растерялась та.
— Части Реликта хранятся в морозильнике недалеко отсюда.
— И вы молчали?.. Так. Если вы, две дурехи, решили, что этого достаточно для полного помилования — так знайте, нет! Этого не будет!
— Но можем ли мы молить вас о том, чтобы мы могли сами выбрать себе обитель для наказания? — Вопросительно подняла бровь сестра Агнес.
— Я повелела — место отдаленное!.. Но, так уж и быть, вы можете выбирать среди удаленных мест, — проворчав, завершила та.
Переглянувшись с сестрой Марлой, сестра Агнес уверенно произнесла:
— Мы бы хотели выбрать для служения штат Мэн.
Подруга ее решительно кивнула, подтверждая прошение, крепко сжав кулаки — демонстрируя уверенность отправиться в известный край еретиков и убийц.
И скрывая капли воды на правой руке, коим, вроде как, неоткуда было взяться.

Поделится в соц.сетях