Глава 1
Пролог
— Ну что, пацаны, испытаем, б***дь, судьбу?
Я всегда любил острые ощущения. Война, рискованные авантюры, конфликты с рейдерами, финансовые махинации — все это стало частью моей жизни.
Ну и друзей я себе подобрал соответствующих. Вся наша компания друг другу под стать, маменькиных сынков тут нет! Короче, приключения мы любим, а они любят нас. Поэтому-то, наверное, стандартный пляжный отдых на Шри-Ланке очень скоро наскучил, и нас понесло, дайвинг с акулами, клубы, драки с местными — и все за один день.
С утра нам пришла блестящая идея — отправиться в горы прыгать с тарзанки! Обсудив эту мысль, попутно изрядно подогревшись местным ромом, мы закономерно решили, что бейсджампинг — идеальное развлечение для настоящих мужчин, особенно если устроить его в самом большом местном ущелье. И вот мы стоим на шатком, не вызывающем никакого доверия мостике, сляпанном, как и вообще все здесь, из дерьма макак и бамбуковых палок, глазеем по сторонам, вовсю шутим, подначивая друг друга.
— Ну, хватит п****ть, я пошел. Вяжи свои узлы, головешка! — весь красный от свежего загара и местного пойла, перебил наш галдеж Вася. — Серега, скажи им!
Вася — отличный мужик, но, увы, по-заграничному он знает буквально два слова, одно из которых «фак».
Я кивнул тамилам, указав на Васька и произнеся:
— This gentleman wants to jump, — и сотрудники бейсджампер-парка в форменных красных поло засуетились вокруг нашего коренастого приятеля.
— Васек, ты же пэвэошник! Вот куда ты полез? Вы же сами не летаете и другим не даете? — галдела наша компаха.
Наконец все было готово: Вася встал у края пропасти, размашисто перекрестился, сказал «фак» по-русски и рыбкой нырнул вниз.
— А-а-а-а-а, красава! Васек, за****ца! — Наша разгоряченная компания просто взорвалась восторженными возгласами. Снизу, как будто в ответ, до нас донеслось протяжное:
— Е****ть! — Это Вася от души выплескивал эмоции широкой русской души на просторы Хиндустана.
— Ну что, Серега, давай, твоя очередь! — пихнул меня в бок Костян. — Эй, хау ду ю ду? — крикнул он ближайшему тамилу в форменном поло, развязно размахивая руками. — Давай вяжи вот этого!
Инструктор, тощий темнокожий парень с каким-то невообразимым тюрбаном на голове и белоснежной обезоруживающей улыбкой, увидев мою плотную фигуру, поначалу с сомнением покачал головой.
— Ты что, обезьяна? — воскликнул Юрик, хлопая того по плечу. — Бабосов хочешь? Или пи****лей?
— Ну-ка, обвязывай нас, — продолжал надрываться Юрец. — Мы вместе прыгнем, на брудершафт! Да, Сергеич?
Несмотря на эту экспрессивную речь, смуглый тамил явно продолжал сомневаться! Он что-то быстро сказал другому сотруднику на своем гортанном тарабарском наречии, и тот, оценивающе взглянув на меня, пожал плечами.
— Ну что ты тут паришься? — продолжал напирать на тамила наш правовой гений. — Сергеич — скала, он Чечню прошел, что ему ваши резинки, нах… ну-ка, пойдем, потолкуем!
И Юрец нежно увлек тамила в сторонку, где тотчас сунул ему пару купюр.
Посовещавшись с ним несколько секунд, инструктор с сомнением кивнул, разрешая прыжок.
— No problem, sir, — сказал он, хотя в глазах его скользнула тень беспокойства.
Перед прыжком меня тщательно обвязали ремнями, проверяя крепления.
Разумеется, с любезной улыбкой подали документ, подтверждающий, что в случае несчастного случая у него не будет претензий.
— Слыш, Юрас, а это можно подписывать? У меня по этой грамоте почку не заберут? — скорее в шутку, чем всерьез спросил я.
— Да ладно кипишить! Стандартная бумага, ее все тут подписывают. Вон Вася уже идет. Щас спросим — с почкой или нет! Аха-ха!
Я огляделся по сторонам, окидывая взглядом открывающийся с этой высоты роскошный вид: море джунглей, кофейные плантации, жмущиеся к подножию гор деревушки.
— Ну что, давай уже, ныряй рыбкой, да поехали в Зук![1] — хлопнул меня по плечу Костян.
— Тебе хорошо, ты десант, а я-то мотпех! — отшутился я, с сомнением поглядывая в разверзшуюся внизу многометровую зеленую бездну.
— Нахрен Зук, поедем на гоу-гоу![2] — Юрик сегодня явно решил порвать все баяны, какие только попадутся ему на пути. — Ну, прыгай уже, чего кота за яйца тянешь? Он, бедный, орать уже устал!
«Действительно, зачем обижать котика», — подумал я и, зажмурившись, шагнул в пустоту.
Тотчас же ветер ударил в лицо, а сердце ухнуло вниз. В этот момент перед глазами пронеслась реально вся прошлая жизнь: школа, война, Карелия, Красноярск, Якутск, Хабаровск — все города бескрайней родины, где довелось побывать на моем извилистом жизненном пути… Сильный рывок — это включился в работу резиновый шнур, и пока все шло по плану.
Вдруг раздался резкий, как выстрел, хлопок, что-то сильно ударило в спину, и я продолжил падение! Следом снова хлопок, походу, страховке тоже хана! Это уже явно не по плану — проклятая тарзанка все-таки не выдержала!
Секунда. Краем глаза заметил, как стремительно приближается земля. Потом тишина...
Глава 1
Мне снился сон, странный и удивительный, но такой реальный, и где я — это совсем не я!
Темная покосившаяся изба с земляным полом с горящими лучинами, которые давали каплю света.
Отец сидел на почтительном расстоянии и напряженно тер глаза ладонями: делал он это лишь для того, чтобы не глядеть на деда. Как обычно, он пытался обсуждать план предстоящих работ с достоинством большака и рассудительного хозяина, а старик отвешивал ему словесные подзатыльники, всячески унижая и давая понять, кто в доме настоящий хозяин. Отец на все эти выпады отмалчивался и лишь иногда бил ногой подвернувшуюся под столом кошку.
Женщины присели за свои гребни прясть куделю. Бабушка в чулане бормотала что-то про себя, звеня горшками.
Братец Прошка, подмигнув мне, начал одеваться. Мы с ним сговаривались пойти на улицу, на гору к ребятам — подраться на кулачках и пройтись под гармонь через все село.
— Куда это вы? — остановил Прошку дед. — Валенки надо подшивать. Зосим скоро придет, акафист почитает — слушать надо!
Братец с готовностью скороговоркой ответил:
— Да я на двор, дедушко! Лошади надо замесить, сейчас только говорили. Овец поглядеть надо. Пестренькая-то суягнится!
Слушая его, я понимал, что Прошка попросту ловко заговаривает старому хрычу зубы. Любой предлог хорош — лишь бы свалить из избы, от этого вздорного драчливого старика, погулять на воле!
Тем временем братец бочком-бочком благополучно исчез за дверью.
— А Лукерью-то замуж надо, а то засидится в девках, кто на нее посмотрит. Позор будет, — деловито произнес дед, глянув на сестрицу. — А там и Прошку оженим, сменяем. — И старик натужно засмеялся. Твоя-то вон совсем уж безрукая! Да и Лукерья вся в нее пошла.
Отец хмуро сидел за столом. Привык уже к попрекам за супружницу — старику вечно все не так! Однако ж в делах и он имел право подавать голос:
— Ежели Лукерью замуж отдавать, батюшка, приданое готовить надобно! А это овец придется продавать. Чего же у нас останется?
Дед провел ладонью по седой широкой бороде, да так важно, будто совершал некое священнодействие, выдаивая из головы разные «вумныя» мысли.
— В извоз поедешь... от Митрия Пудова. В Нижний! Кожи повезешь, меду, холстин. Сходно! И Ваньку с собою бери, пущай приучается копейку зашибать!
По мрачному виду отца сразу я сразу подметил: в извоз идти ему очень не хочется.
— А Ваньку-то к чему приставишь? Второй подводы-то нетути!
— У Каляганова кобыленку возьму, старые сани подправим, да и все! Все, решено — поедешь в извоз с Ванькою! Прямо с завтрева давай приготовляйси! А тебе, Ванек, шубу сошьем — в ней и пойдешь!
Слыша такое, папаша мой окончательно помрачнел. Мать испуганно глядела на отца, но тот не обращал на нее никакого внимания.
Отец потом еще несколько раз подступался к деду, пытаясь отговорить, но старик твердо стоял на своем:
— Уж уговорено все, Федька! Давай не шуми! Никшни!
И вот хмурым декабрьским утром, загрузив на сани товар местного богатея Пудова, мы отправились в долгий путь до Нижнего, и наша деревня Малые Выселки вскоре исчезла за стеной метели. Самое обидное, что идти мне пришлось в старой шубейке — новую деревенский скорняк Ефимыч, всегда подходивший к делу очень аккуратно и скрупулезно, пошить попросту не успел.
Целый день понадобился нам, чтобы выйти с покрытого снегом проселка на тракт. Мы с отцом, вовсю костеря недавно прошедшую метель, с трудом шагали по наметам свежевыпавшего снега, таща коней в поводу. Тракт был пустынный, лишь изредка встречались крестьянские розвальни с лесом или странники-богомольцы, в поисках благодати бредущие от монастыря к монастырю, а оттого путь оказался не наезженным.
Поверх груза мы предусмотрительно везли в санях целые копны сена — небогатые путешественники всегда так делают в долгих дорогах, чтобы без затрат кормить своих лошадей. Увы, это без меры обременяло и так не очень-то крепких крестьянских лошадок: кое-где пришлось даже подсоблять не справлявшимся с тяжело гружеными санями одрам.
Тут дело пошло веселее: столбовая дорога была хорошо укатана санями путешественников и купцов. Здесь то и дело нам попадались почтовые сани и поезда купцов, крестьянские дровни, везшие господам в Москву деревенскую снедь, а однажды пришлось сворачивать в снег, пропуская поставленную на полозья запряженную шестеркой лошадей карету.
На третий день мы встали на тракте в пустынном месте где-то между Вязниками и Гороховцом, покормить лошадей. Но в этот день тишину нарушил далекий гул голосов и отдаленный звон железа. Отец остановился, прислушался.
— Ну-ка, погоди. Что там впереди?
Ответ не заставил себя ждать: на повороте дороги из-за заснеженных елей вдруг показалась длинная серая колонна устало бредущих по обледенелому, укатанному санями тракту людей. Мерный звон тяжелых железных цепей не оставлял сомнений: это была партия каторжников.
Впереди ехала верхом пара казаков, за ними по четыре в ряд друг за другом шли арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной.
Шли они, звеня кандалами, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах. Шаг их, стесненный ножными железами, был неловок и короток, плечи у всех покорно опущены; когда они приблизились, я с ужасом увидел, что все скованы одной, шедшей посередине строя цепью. Вслед за этими столь же покорно брели люди в таких же одеждах, но без ножных кандалов, лишь скованные кандалами по рукам, их поток показался мне бесконечным. Каждый шаг арестантов отдавался глухим стуком железа.
За ними шли женщины, тоже по порядку, сначала — в казенных серых кафтанах и косынках, также скованные, потом — другие, в беспорядке шедшие в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые бабы несли грудных детей за полами серых одежд. С иными шли на своих ногах дети: мальчики и девочки. Ребята эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины шли молча, только изредка покашливая или перекидываясь отрывистыми фразами, а среди женщин слышен был несмолкаемый говор.
Наконец, за пешими каторжанами шел целый санный поезд. Там везли какие-то пожитки, кое-где далее лежали солдатские ружья, на некоторых сидели женщины в таких же серых тюремных халатах с грудными детьми на руках. Конвой из солдат с ружьями на плечах шел по бокам, их лица были суровы и безучастны.
Я со страхом смотрел и крестился, ведь знал, что встреча с каторжниками не к добру. Отойдя к обочине, старался не привлекать внимания, но судьба, казалось, уже приготовила для него свою ловушку.
— Ты! — раздался вдруг резкий голос. К нам подошел один из солдат, его глаза горели злобой. — Ты видел, куда он побежал?
— Кто побежал-то, служивый? — торопливо спросил отец. — Мы ничего и не ведаем, идем себе на Макарьевский торг…
— А ты чего молчишь-то? — Солдат, презрительно отвернувшись от отца, вдруг обернулся ко мне. — Видал кого?
— Нет, — сконфуженно пробормотал я, — я просто здесь стоял...
— Молчать! — не дав мне договорить, рявкнул унтер-офицер, подходя к нашим розвальням вслед за солдатом и окидывая меня суровым, внимательным взглядом. — Не сметь укрывать беглых! Ты теперь за него и пойдешь. У нас счет должон сходиться! Давай не балуй мне! Попробуешь бежать, тут же палками забьем да закуем. Петров, веди его в строй!
Высокий, худой солдат в перевязанной шлыком бескозырной фуражке крепко ухватил меня под руку.
— Что вы! Куда? Да я ж не вор! Хрестьянин я тутошний! — попробовал отболтаться я от страшной участи, чувствуя, как сердце холодеет от внезапного страха.
Но не успел опомниться, как подоспевшие служивые скрутили, связав руки кожаным ремешком. Я пытался кричать, но все было тщетно: солдаты лишь смеялись.
Очередная попытка вырваться окончилась ничем, так еще и по морде прилетело.
— В Сибири разберешься, — холодно бросил один из них, толкая меня в спину.
В отчаянии я оглянулся на отца, но тот стоял потупившись, не смея противоречить вооруженным людям, настроенным решительно и зло. Тут вдруг я заметил офицера, ехавшего сбоку от строя каторжных на каурой лошади. Поверх мундира его была натянута добрая, подбитая мехом шинель.
— Помилуйте, господин охфицер! Я ж не каторжник, это ошибка! — понимая, что это последняя надежда, взмолился, но тот, едва бросив на меня взгляд, тотчас отвернул на другую сторону дороги, и надежда угасла, уступив место всепоглощающему ужасу.
— Да ты долго тут будешь вертеться, прохвост? — раздался над ухом злобный рык унтера. — Ну-ка, Петров, врежь ему промеж глаз. Обломай-ка ему рога-то!
Я попытался вывернуться и рвануть в сторону леса, но страшный удар приклада обрушился на голову. Искры тут же посыпались из глаз, дыхание сперло, свет померк в глазах.
***
— Ну што, оклемалси? — прямо над ухом раздался какой-то старческий, надтреснутый голос.
Я попытался пошевелиться. Голова буквально раскалывалась: лоб горел, будто от сильного удара, перед глазами прыгали веселые разноцветные чертики, затылок отдавал глухой, ломящей болью.
Вот черт…
— Да куда ты, голубь, рвесси? Лежи, покамест начальство дозволяет, а то набегаешси ишшо! — В голосе склонившегося надо мною человека послышалась насмешка. Одновременно до меня донесся запах чеснока и прелой овчины. Точно так пахли размокшие казенные полушубки стрелков нашего мотострелкового батальона, когда в ноябре девяносто четвертого мы стояли в пригородах Грозного…
Так, а я же вроде бы был с парнями на Шри-Ланке. Откуда тут полушубки и этот деревенский говор?
Усилием воли я открыл глаза, привстал на локте, с несказанным удивлением осознавая, что одет в какой-то уродский тулуп и при этом лежу в санях, запряженных самой настоящей лошадью и медленно скользящих по заснеженной, обледенелой зимней дороге. И, наконец, в поле зрения появился неопрятного вида старик с растрепанной седой бородой и такими же седыми патлами, выбивающимися из-под серого шерстяного колпака. И все это совершенно, вот нисколечко не похоже на знойную Шри-Ланку!
— Где я? — невольно сорвался с моих губ вопрос, и вместе с ним в морозный воздух вырвалось густое облако пара.
— Так в партии же ты, в арестантской! По этапу идем, до Нижнего. Вот же попал ты, паря, не свезло тебе! В Сибирь теперича почапаешь с нами, на каторгу. Эх!
— Какую Сибирь? — тупо спросил я.
— Дак каку-каку, одна она, земля сибирская. Пытал я начальство — не говорят куда. Можа, покуда и сами не знают. Где наш брат кандальник пригодится, там и останемси. Можа, до Красноярского острогу, а то Иркутскаго, а надобно будет, и до самого Нерчинску побредем… Старик тяжело вздохнул. — Да ты, паря, не боись, в Сибири тоже люди живут. Я вот, вишь, второй раз туда отправляюсь, и ничего. Молись, и Господь смилостивится, поможет!
Тут только я осознал, что, видимо, сон был совсем не сон. Как и последнее воспоминание о прыжке и то, чем он кончился.
Мое тело расшиблось где-то на Шри-Ланке, а дух мой, получается, каким-то невообразимым образом оказалось в чьем-то чужом?
Некоторое время у меня просто кружилась голова, казалось, что я схожу с ума. Медленно в голове всплывали воспоминания моего, кхм, «реципиента». И эти чужие для меня воспоминания казались теперь моими, как будто все эти проплывающие перед глазами картины действительно относились к моему собственному прошлому.
— Твою ж душу, — вырвалось из меня, когда в голове все устаканилось. — Вот тебе и хруст французской булки!
— Эй, что там? Очнулся? Ну так иди вон в строй, неча сани занимать! — раздался надо мною предельно уверенный в себе и злой голос унтер-офицера. — Чего сидишь? Аль во дворянство попал? Ну-ка, давай слазь, дровни тока для баб с дитями и для благородных. Пошел, говорю, а то щас снова прикладом приласкаю!
--------------------------------------------------------------
[1]Ночной клуб в Коломбо.
[2]Восточное шоу эротического характера.

Поделится в соц.сетях