Глава 1
Ситуация сложилась, прямо скажем, любопытная.
Старую жизнь пришлось оставить позади — не то чтобы это стало сюрпризом. Я прекрасно понимал, на что иду, и зачем. Но вот то, что случилось потом, выбило из привычной колеи. Меня — разум, душу, сознание, называйте как хотите — словно мощным магнитом потянуло в бескрайнее, необъятное пространство, где каждый уголок дышал тайной.
Вокруг всё озарилось светящимися линиями.
Каждая вспышка, каждый светящийся узор пытался отхватить что-то важное — воспоминания, саму мою суть, то, что делает меня собой. Я видел мелькающие кусочки прошлого, ускользающие, словно песок между пальцами, и стиснул внутренние зубы.
Отступить? Забыться? Исчезнуть?
Да щас! Силт фьорда тебе в горло!
Я вцепился в свою сущность с отчаянной яростью.
Сопротивляться чертовски тяжело. Но упрямство, эта невыносимая для многих моя черта, становится моим щитом. Я не отступлю.
Вспоминаю своё детство — те тяжелые моменты, когда казалось, что мир раздавит меня. Вспоминаю свой путь, испещрённый шрамами от боли, утрат, предательств. Я стал таким, каких не ломают.
И я держусь. Схватившись за ядро своей сущности, за ту часть, что никогда не поддастся, я сражаюсь. Этот свет не разорвёт меня, не превратит в пустую оболочку. Никто и ничто не сможет уничтожить того, кем я являюсь.
А потом всё вдруг замирает. Свет гаснет, яростные линии растворяются, а мир вокруг обрушивается в абсолютную темноту.
И в этой темноте я остаюсь собой. Нет, я не невредим — потрёпан, как старая парусина, истерзан до самого основания. Но я цел. Я победил.
Тьма мягко подхватывает меня, словно заботливые руки.
***
Прихожу в себя медленно, выныриваю из тягучей, вязкой темноты. Первое, что ощущаю, — стеснённость. Тело крохотное, почти игрушечное, плотно спеленутое. Я не могу даже пошевелить пальцем, будто замурован в кокон. И тут доходит — я младенец. Силт фьорда тебе в горло! Крохотный, беспомощный безбородый младенец.
Время вокруг теряет смысл. Дни сменяются ночами, недели текут безразличным потоком, а мне остаётся только погружаться в странное новое существование. Мысли будто плывут через густой кисель. Каждая пробивается с трудом, медленно складывается в моей голове, словно мозг не успел вырасти и просто не способен работать так, как должен.
Зрение подводит. Всё вокруг размыто, как акварель на мокрой бумаге. Надо мной мелькают тени — большие, громоздкие, и я не могу понять, что это. Возможно, это мои новые родители? Эта мысль вспыхивает и тут же гаснет, оставляя меня в глухом безразличии.
Я перестаю пытаться рассмотреть их лица. Это бессмысленно. Нечего тратить силы на то, что проходит только со временем. У меня есть более важная задача: сохранить то немногое, что осталось от меня прежнего. Мои воспоминания, моя личность — всё это ускользает, выветривается, будто песок сквозь пальцы. Но я цепляюсь.
Я не позволю себе раствориться. Пускай мир размытый и чужой, я не забуду, кем был. И когда придёт время, я напомню этому миру, кто я такой.
С телом же всё просто. Тело рано или поздно окрепнет. Зрение обострится, мышцы нарастут на кости и начнут слушаться, рефлексы вернутся. Это вопрос времени. Но память… Память — совсем другое дело. Время ее беспощадно стирает. Новый поток впечатлений, который вскоре неизбежно обрушится на меня, рискует вытеснить всё, что было прежде. А если так, то что останется от меня?
Каждое воспоминание — будто хрупкий, драгоценный осколок. Вытащить его из глубин сознания — невероятный труд, словно пробираешься сквозь вязкий туман. Но я упорно держусь за эти обрывки прошлого, цепляюсь за всё, что напоминает мне, кто я.
И всё же… остаюсь ли я собой? Моя запутанная борода! Этот вопрос не даёт мне покоя. Беспокойство, смешанное с опаской, грызёт изнутри. Но, несмотря на это, я знаю одно: сдаваться нельзя. Всё, что я делал, всё, чего достиг за долгие годы, — это не может просто исчезнуть.
Я должен удержать себя, вопреки всему.
Каждая такая попытка вытянуть из себя воспоминания истощает до предела. Мозг еще не готов трудиться. После этих изнуряющих внутренних сражений я проваливаюсь в младенческий сон — глубокий, как омут.
Тем временем мир вокруг начинает понемногу обретать очертания. Я начинаю различать лица — женщины, мужчины, смутные фигуры. Вырисовываются детали: мебель, игрушки, кроватка.
А тело остаётся беспомощным, жалким. Мышцы отказываются подчиняться, если они вообще есть. Я могу только лежать, наблюдать и терпеть новое незавидное состояние. О возвращении прежних сил не может быть и речи — пока.
Однако внутри, глубоко в центре моего существа, есть нечто. Маленькое ядро, не больше семечки. Оно твёрдое, надёжное, спрятанное за странной, словно кристальной скорлупой.
Это ядро — моя сила. Я держусь за него, как за последний оплот. Еще придет его время.
Когда-то я мог творить невообразимое для других людей. Времена, когда границы подвластного казались иллюзией, остались в прошлом. Сейчас мой мир — это пелёнки, влажные и пахнущие молоком. Организм сам решает, когда пора по-большому, а моя роль сводится лишь к тому, чтобы завопить изо всех сил, требуя внимания.
К счастью, со временем что-то начало меняться. Я стал узнавать и запоминать окружающих. Первым в этом новом мире я узнал её — свою новую мать. Её лицо, голос, прикосновения. Они стали для меня чем-то знакомым, почти утешительным. А еще мама у меня красивая, что радует.
Кроме неё, постепенно я начал различать других. Служанки мелькали вокруг, заботясь о доме, а вместе с ними — воины. Их здесь называли дружинниками, хотя, скорее всего, это были хирдманны. Стражи, охранявшие дом и мою новую семью.
Каждый день я наблюдал за ними, учился, запоминал.
Говорить я, понятно, не мог. Речь оставалась для меня недостижимой вершиной, но язык местных был мне знаком. Русский, язык русичей, не казался чужим. Слова вроде «авось», «зела», «беречь» или «жбан» отзывались слабым эхом где-то в глубинах моего разума, пробуждая смутные обрывки воспоминаний. Когда-то я владел множеством языков, свободно лавировал между наречиями, как рыбак между камнями на стремнине. Но сейчас мой разум был слишком слаб, чтобы удерживать эти знания в полном объёме.
И всё же я чувствовал облегчение. Моя запутанная борода, да еще какое! Повезло что не родился каким-нибудь, ну не знаю, индусом. Русский мир, со своими традициями, укладом и речью, был мне очень близок. Моя прошлая мать тоже была русской…
День за днём я начинал видеть всё больше деталей в своём новом, удивительно ограниченном мире. Некий интерес вызывал сосед, обитавший со мной на одной кровати через низенькую перегородку. Ещё один младенец. Кто это — мальчик или девочка? Сказать сложно, да и как бы всё равно.
Пока я сам старательно пытался освоить азы младенческой науки — ну, например, научиться гулить. Надо же с чего-то начинать. Мой сосед – или соседка? – напротив, казался куда менее амбициозным. Всё, на что его хватало, — это таращиться на меня круглыми глазами и хлопать длиннющими ресничками.
Но однажды произошло нечто, что заставило меня взять себя в руки. Усилия пришлось утроить. Очередной, на вид такой же серый день внезапно ожил, когда с улицы раздался звериный рёв. Глубокий, мощный, с таким басом, что воздух в комнате завибрировал. Мой сосед тут же перешёл на режим тревоги — истошно заплакал, так что закладывало уши.
Я, напротив, лишь повернул голову к окну. Да, я уже мог это делать. Маленькая, но гордая победа. Моё внимание привлекли вспышки за тонкой тканью занавесок. Яркие, разноцветные, они полыхали, как праздничный фейерверк. Но это был не праздник. Это были фаерболы. Или огнешары, на местном наречии.
Снаружи бушевала магическая буря, вихри магии метались в воздухе, словно мир решил поиграть в смертельные гонки. Я смотрел на это зрелище широко распахнутыми глазами, стараясь запомнить каждую вспышку. Невольно подумал: «Моя запутанная борода! Вот оно, настоящее веселье. И почему я лежу тут, почему я не там?»
Потому что я неподвижный младенец, вот почему.
Несколько секунд — и всё стихло. Рёв исчез, вспышки погасли, за окном воцарилась привычная, обманчивая тишина. Но этого короткого зрелища мне хватило, чтобы понять главное: магия в этом местечке активно используется.
В комнату влетела мать. Лицо встревоженное, руки — мягкие, тёплые, уверенные. Она прижала нас с соседом к себе, обнажила грудь и начала кормить, наполняя комнату тихими, ласковыми словами. Её голос был тёплым, убаюкивающим, словно самими звуками можно было разогнать тревогу.
По крайней мере, ей так казалось.
Но не мне.
Эти несколько секунд открыли передо мной неприятную истину. Да, магия здесь повсюду. Но ещё я понял, насколько ненавистно мне это чувство — быть беспомощным. Оказаться в центре опасности и не иметь возможности защитить себя или тех, кто рядом.
Я посмотрел на мать. Эта женщина, что стала моей новой защитницей. На соседнего младенца, который, похоже, был моим братом или сестрой. Моя запутанная борода! Это я должен их защищать! Я!
И это злило. Нет, это бесило. Великий генерал, повелитель целых армий — и сейчас я беспомощный ребёнок, которого защищает женщина.
Я должен расти. Быстрее. Стать крепче, сильнее, восстановить то, что потерял. Магия мне знакома. А значит, она доступна. Оставалось дождаться подходящего момента, протянуть руку и взять то, что по праву должно быть моим.
Следующие дни я проводил, лежа неподвижно, погружённый в самого себя. Всё моё внимание сосредоточилось на поиске того самого крохотного ядра, крошечной магической семечки, что таилась где-то внутри. Моё внутреннее зрение пока было слишком слабым, чтобы увидеть его отчётливо, но я упорно пытался. Взгляд скользил по чему-то едва различимому, тонкому, как паутинка, но бесконечно важному.
Эта семечка была окутана гладкой, твёрдой скорлупой, которая казалась неразрушимой. И это неправильно.
Силы быстро покидали меня. Тело, уставшее от напряжения, звало ко сну. Но я не мог позволить себе просто сдаться. Каждый раз, погружаясь в это медитативное состояние, я пытался ухватить взглядом ядро, ощутить его форму, структуру, понять, как добраться до самой его сути.
И вот что я понял: скорлупа становилась крепче. С каждым днём она словно обрастала новыми слоями, уплотняясь и закрывая доступ к тому, что внутри. Если ничего не предпринять, вскоре пробить её будет уже невозможно!
Времени мало.
Эта мысль подталкивает меня к действию. Ждать больше нельзя. Недаром я так яростно оберегал свою память — единственную связующую нить с прошлым. Собрав всё, что осталось от моей личностной энергии, ту искру, что ещё пульсировала где-то в глубине души, я принимаю отчаянное решение.
Я направляю эту энергию в точный, выверенный удар по скорлупе. Формирую внутри себя Атрибутику Разрушения.
Боль пронзает грудь. Колики, словно раскалённые иглы, распирают меня изнутри. Но скорлупа… она не раскалывается так, как я надеялся. Вместо трещин её покрывает сеть крошечных отверстий, будто кто-то превратил её в дуршлаг. Сквозь эти мельчайшие поры начинает медленно проникать окружающая энергия.
Её ничтожно мало в воздухе, но она есть. И теперь у меня есть доступ к ней.
Я ощущаю, как ядро внутри начинает впитывать эти слабые потоки, словно жаждущий странник в пустыне пьёт капли воды. Оно оживает. Едва заметно, но ощутимо. Эти крошечные отверстия почти не видны на энергоуровне, но главное, что они существуют.
Ядро больше не изолировано. Я больше не отрезан от мировой силы. Моя запутанная борода! Как говорят русские – ура, ура, ура!
Осознание этого приносит облегчение. Тело расслабляется, напряжение уходит. В голове пустота, но не пугающая, а умиротворяющая. На лице играет блаженная улыбка.
С чувством тихой радости я засыпаю, посасывая большой пальчик.
Я просыпаюсь от голоса матери. Она нежно называет соседнего младенца Ксюней. Ну что ж, это многое объясняет. Судя по розовым одежкам, пухлощёкая малютка с длинными ресницами — девочка. А я, учитывая голубые ползунки, — очевидно, мальчик. Этот факт меня сильно радует.
В следующие дни наши с Ксюней предобеденные часы проходят в прогулках по усадьбе. Нас укладывают в двойную коляску и вывозят во двор, что раскинулся вокруг внушительного терема. Величественный, резной, он будто смотрит на нас сверху вниз, наблюдая за каждым нашим движением.
С каждым днём я замечаю всё больше. Вокруг меня магия — не редкость, а обыденность. Служанки ловко используют артефакты: один подсвечивает им в темноте, другой помогает находить потерянное. Ну и техника здесь тоже вполне себе существует. Я уже заметил пылесосы, микроволновки и даже что-то напоминающее кухонный комбайн.
А вот дружинники — совсем другое дело. Их тренировки проходят почти ежедневно, и я всегда наблюдаю с особым интересом. Один облачает себя в огненный доспех, другой покрывается льдом, как ходячая статуя, а молнии танцуют вокруг клинков и щитов, свиваясь в причудливые узоры.
Ксюня каждый раз заливается радостным смехом, когда видит особенно яркие вспышки боевой магии. Её простое детское восхищение передаётся и мне. Но признаюсь, меня больше впечатляют моменты, когда всё идёт не по плану. Когда тренировочные деревянные мечи трескаются с глухим хрустом, а щиты разлетаются на куски под мощным ударом. В такие секунды я улыбаюсь. Иногда даже смеюсь вслух.
Это не просто любопытство. В эти мгновения я чувствую то самое притяжение Разрушения, моей родной Атрибутики. Ломающееся, крушимое — вот что по-настоящему откликается внутри меня. Это не эффектные вспышки, не яркие фейерверки, а сама суть разрушения. От такого я не могу отвести глаз.
Сначала Ксюня на треск щитов и ломанные клинки реагировала с испугом: вздрагивала, жалась к бортикам коляски, а иногда даже начинала плакать. Но, видя, как я весело реагирую на эти моменты, вскоре перестала бояться. Теперь она заливисто хохотала вместе со мной, когда очередное оружие разваливалось под натиском.
Я смотрел на эту девчонку, смеющуюся вместе со мной, и хмыкал про себя: а ведь правильная подруга. Пока мы могли общаться лишь бессмысленными гласными, даже гуканье у нас не особо получалось — два месяца от роду, что с нас взять.
Однажды, когда я, не сдержавшись, громко расхохотался над особенно эффектной поломкой меча, к нам подошёл бородатый мужчина. Он был широкоплеч, с мощным, как у медведя, торсом, а на поясе болтался меч с потертой рукоятью.
Увидев, как я с неподдельным интересом наблюдаю за сломанным оружием и даже смеюсь, он улыбнулся и произнёс что-то вроде похвалы:
— Истинным воином растёт наш-то княжич!
Моя новая мать, напротив, выглядела растерянной. Её лицо слегка нахмурилось, когда она заметила мой интерес к разрушению. Видимо, ей хотелось видеть в сыне что-то более… созидательное. Но как говорят русские, дареному коню в зубы не смотрят.
Бородатый мужчина уговорил мать чаще привозить нас с Ксюней к тренировочным полям, где дружинники отрабатывали рукопашные схватки. Говорил, что это пойдёт мне на пользу: мол, мальчик явно проявляет интерес к боевому мастерству, а уж такой природный дар нельзя игнорировать.
Мать сначала колебалась. Но, наблюдая, как я с удовольствием смеюсь и радуюсь, когда очередной деревянный меч ломается или щит трескается под ударом, в конце концов сдалась.
Я был доволен. Пусть разрушений на этих тренировках и маловато, но даже эти небольшие вспышки давали мне то, что нужно. Каждое падение, каждая трещина на мече — всё это помогало мне глубже погружаться в медитацию, укреплять связь с ядром.
Постепенно я начал ощущать, как крошечные потоки энергии, что проникают в мою сущность, становятся чуть сильнее, чуть ощутимее. А пока что я просто наслаждался моментами. Уж если приходится быть ребёнком, почему бы не устроить это по своим правилам?
Прошёл примерно месяц — я понял это по изменениям в своём теле. Теперь я мог поднимать голову, лежа на животе опираться на предплечья и даже пытаться переворачиваться на живот и обратно самостоятельно. Эти первые успехи приносили странное, но приятное ощущение: радость от прогресса. Я рос.
Ксюня старалась не отставать. Каждую мою попытку она тут же пыталась повторить, пусть и с переменным успехом. Её решимость была смешной и трогательной, но я уважал её старания.
Мама заметила нашу активность и решила порадовать нас новыми игрушками. Однажды в комнату принесли артефакт, который выпускал мыльные пузыри. Стоило служанке залить в него воду и мыло, как воздух мгновенно наполнился переливающимися радужными сферами, плавающими в хаотичном танце.
Я смотрел на эти пузыри с неподдельным интересом. Их тонкие оболочки, такие хрупкие и уязвимые, манили. Эти мишени будто были созданы для того, чтобы я их уничтожил. Хочу крушить! Хочу ломать! Каждый пузырик! Бах-бах! Бум-бум!
Пузыри летали над кроваткой и звали к действию. Я не собирался их разочаровывать.
Дни шли, и однажды это случилось. Один из мыльных пузырей действительно лопнул. Затем второй. Ксюша радостно захохотала, её смех был звонким и заразительным, как маленький ручей, пробивающийся сквозь камни. Я же, довольный своим успехом, позволил себе немного внутреннего ликования. Пусть это всего лишь пузырики, но я сумел направить свою волю на разрушение, хоть и такого незначительного объекта.
Мысленно похвалив себя за проделанную работу, я почувствовал, как усталость накрывает меня волной. С довольной улыбкой на лице я провалился в сон, ощущая удовлетворение от сделанного.
Вскоре на одной из прогулок, когда нас с Ксюшей в очередной раз выкатили во двор, мы увидели нечто по-настоящему впечатляющее.
Дружинники, сопя и переговариваясь, выкатили в центр тренировочного поля огромную деревянную осадную башню на колёсах. Эта громада выглядела как реликт старины, созданная словно бы для ролевых игр, но теперь использовалась для тренировок.
Дружинники разделились на две команды. Одни обороняли башню, словно пытались удержать её от натиска врага. Другие шли на штурм с целью обрушить деревянного гиганта.
Я не мог оторвать глаз. Когда башня с громким треском рухнула, я чуть не захлопал в ладоши. Точнее, попытался. Мышцы пока ещё не слушались, и вместо аплодисментов получилось лишь неуклюже помахать ручками. Но моя радость была неподдельной.
Разрушение — вот оно, моя стихия. Да, я не могу напрямую подпитываться энергией этих действий, но они всё равно наполняли меня внутренним удовлетворением. Это было не просто зрелище. Каждый сломанный брус, каждая разбитая перекладина помогали мне углубляться в медитацию, сосредотачиваться на связи с моим ядром.
Каждый сломанный объект приближал меня к цели.
Ксюня смеялась, заражённая моим настроением. Наша мама, однако, смотрела на нас с противоречивым выражением. Она, конечно, радовалась, что дети счастливы, но в её взгляде читалась задумчивость, словно она пыталась понять, что же не так.
Не прошло и нескольких дней, как в дом явился лекарь. Скорее всего, это было мамино решение. Он деловито осматривал меня, ощупывая мои крохотные руки своими холодными, липкими пальцами. Каждое его прикосновение вызывало во мне раздражение и хотелось сказать сердитое "гу-гу", но я сдержался. Не впервой у медиков.
Он что-то говорил матери. Его голос звучал уверенно, спокойно, будто он сообщал что-то совершенно обыденное. Но, напрягая память и внимательно прислушиваясь, я уловил ключевые слова: «ядро Алхимика».
Вот оно как, значит. Забавно. Мое ядро-семечко принадлежало Атрибутики Алхимии. Только вот оставалась одна загадка. Почему моё ядро оказалось изолировано? Скорлупа, которая сковывала его, была аномалией. Это травма? Наследственное ограничение?
Я размышлял над этим, позволяя воспоминаниям из прошлой жизни переплетаться с новым пониманием. Впрочем, одно было ясно: прежним моё ядро уже не станет. Я изменил его структуру, когда пробил личностной энергией.
Моё ядро, молодое, в стадии семечка, перестало быть обычным ядром Алхимика. Благодаря моему вмешательству, оно обрело свойства Атрибутики Разрушения.
Результат меня более чем устраивал. Теперь я был уверен, что избежал участи стать сломанным Алхимиком. Нет, я буду Разрушителем, как и раньше. Только дайте время – борода снова вырастит.
***
В один из солнечных дней, когда служанка оставила окно открытым, я лежал в своей кроватке, лениво наблюдая за солнечными лучами, которые играли в мыльных пузырях, переливаясь всеми цветами радуги. Рядом Ксюша, занятая своими младенческими делами, что-то невнятно лепетала, с воодушевлением пробуя агукать и издавать гоготушки.
Всё шло своим чередом, как в комнате резко потемнело. Солнечный свет заслонила чья-то тень. Я машинально повернул голову к окну — и замер.
На подоконнике устроился незваный гость. Существо, похожее на заготовку статэтки кота из прозрачного минерала. Типичный эхозверь. Его форма ещё не была полностью "живой" — создание находилось на начальной стадии формации.
И всё же кошачьи черты уже чётко проступали в камне: заострённые уши, раскосые глаза, аккуратные лапы. Местами его стеклянное тело уже начило покрываться тонким слоем шерсти.
Зверь беззвучно прыгнул на бортик нашей кроватки, разделённой перегородкой, и замер, нависнув над Ксюней.
Она застыла, а затем, уловив присутствие жуткого создания, тихо заплакала. Её хрупкий голосок дрожал, девочка дергалась от всхлипов.
Волна паники прокатилась по всему моему крошечному телу, заставляя сердце биться где-то в горле. Моя запутанная борода! Этот хелский зверь явно нацелился слопать эту милую, пухлощёкую девочку. А потом, чего уж там, примется за такого же милого и пухлощёкого меня!
Я ощутил, как внутри меня закипает гнев, перемешанный с адреналином. Что бы ни происходило, этот стеклянный кошак выбрал не ту кроватку и точно не того младенца!
Я пытался закричать, надеясь привлечь внимание взрослых, но массивные стены терема безжалостно поглощали звук. Никто не придёт. И тут мой взгляд упал на артефакт, выпускающий мыльные пузыри.
Моя запутанная борода! Вода! Вода — антипод земляных эхозверей! Их враг!
Собрав все силы, я сосредоточился. Пузыри, эти радужные сферы, мое единственное оружие. Карапузовское, но всё же оружие. Напрягая своё ядро, я начал поочерёдно взрывать их. Один пузырь, второй, третий… почти десяток вспышек раздались прямо над головой зверя.
Эхозверь вздрогнул, словно ошпаренный. Он пронзительно завизжал, отскочив назад, его движения стали резкими, хаотичными, как у испуганного зверя. Он снова издал визгливый, резкий звук, который заставил даже Ксюню замолчать от страха.
Кот попытался прыгнуть к выходу, но в коридоре уже раздался тяжёлый топот. Дружинники! Визг зверя привлёк их внимание. Один из воинов, не раздумывая, метнул заклинание. Яркая вспышка огня озарила комнату, и эхозверь раскололся пополам как грецкий орех. Раненый, он еще дергался, но кошака не стали здесь добивать – закинули сетью и уволокли. Разумно. Лучше пусть добьет кто-нибудь с Атрибутикой Воды или Воздуха. Им пригодится для роста.
Я с облегчением выдохнул. Мыльные пузыри сыграли свою роль. Вода — это естественная слабость Атрибутики Земли, особенно когда речь идёт о минералах и металлах. Как говорят русские, вода камень точит.
Мама ворвалась в комнату, мгновенно подхватила Ксюню, прижимая её к себе, а затем, не раздумывая, схватила и меня, крепко обняв обеими руками. Я почувствовал её тёплое дыхание и заботливый голос, но все силы уже были на исходе.
Усталость накрыла меня с головой, и я просто уснул с довольной улыбкой на лице.
Как говорят русские, я усталь.
***
Имение князей Опасновых, Рязанская губерния
— Я увезу сына в город, — голос княгини Ирины прозвучал твёрдо, почти приказом. — Это уже второй эхозверь за последние три месяца на территории усадьбы. Фронтир Ареола больше не безопасен.
Княжич Семён, старший сын от первого брака князя Светозара, ответил резко, не скрывая раздражения:
— Ирина, это неправильное решение! Моему отцу это не понравится. Опасновы всегда росли здесь, в усадьбе, рядом с границей Ареала. И отец, и я, и мои братья... и мой младший брат тоже должен вырасти здесь! Это наш дом!
Ирина внимательно посмотрела на княжича.
— Семён Светозарович, твой брат не вырастет, если его съест эхозверь. Времена меняются. Раньше здесь не было такой активности, а теперь эхозвери осмелели. Ты хочешь, чтобы я растила твоего брата в постоянной опасности?
Семён скривил лицо, демонстрируя явное недовольство.
— Это традиция, Ирина Дмитриевна! — возмутился он. — И неважно, что мы там хотим!
Главный дружинник «княгинской дружины» Ефрем Гунатьев, который до сих пор молчал, робко вставил:
— Ваша Светлость, госпожа права. Активизация зверей действительно заметна.
Семён фыркнул, едва бросив взгляд на дружинника.
— Ну и что с того?
Разговор прервал спокойный, но уверенный голос Захара Глебовича Трубонова, княжеского наместника:
— Я как наместник князя Светозара Алексеевича в его отсутствие… — он сделал паузу, будто тщательно обдумывая каждое слово, — полагаю, что решение Ее Светлости Ирины Дмитриевны здравое. Князь ушёл на гон и отсутствует уже несколько месяцев. Я уверен, он бы одобрил это. И я официально разрешаю растить младшего княжича Вячеслава Светозаровича в Рязани.
Ирина, склонив голову, благодарно произнесла:
— Правильное решение, Захар Глебович.
Она коротко кивнула Семёну, давая понять, что разговор завершён. Княжич не подал виду, но тоже поднялся. Не обмолвившись ни словом, они покинули зал, оставив наместника и дружинника наедине.
Как только дверь за ними закрылась, Захар медленно повернулся к Ефрему, его лицо оставалось непроницаемо-серьёзным.
— Ефрем Антонович, ты будешь отвечать за безопасность резиденции в Рязани.
Дружинник бодро выпрямился.
— Да, конечно, Захар Глебович. Я служу княгине верой и правдой.
Захар нахмурился, его взгляд стал задумчивым.
— Насчёт того случая с эхокотом. Как зверь смог пройти мимо родовой охранной системы?
– Мне неведомо это, Захар Глебович, – помрачнел Ефрем. – Возможно, домовой дружине известно?
– Возможно, но я хотел узнать твое мнение, – неопределенно отвечает наместник. – Но вообще тебя я хотел спросить о немного другом. В докладе написано, что эхокот издал дикий визг, и это подняло тревогу. Но, Ефрем, ты ведь знаешь, что эти каменные коты всегда действуют тихо. Они могут съесть целый курятник, не издав ни звука. Тем более, создания Атрибутики Камня не чувствуют боли.
— Похоже, его напугали, — заметил Ефрем уверенно. Дружинник явно уже обдумывал ситуацию с разных сторон. – Страх они как раз чувствуют.
— Что могло напугать каменного кота настолько, чтобы он завопил? — Захар прищурился, вглядываясь в лицо дружинника.
Ефрем неуверенно ответил:
— В комнате, по моим данным, никого не было, кроме двух младенцев.
Наместник нахмурился ещё сильнее, давая понять, что ответ его не удовлетворил.
— Мог ли маленький княжич проявить магию? — спросил он, пристально глядя на Ефрема.
— Вы же знаете, что его ядро закрыто, — вздохнул дружинник. — Как и у княгини, это родовая травма. Лекарь утверждает, что княжич не способен напрямую использовать магию Алхимии.
Захар кивнул, но его глаза по-прежнему оставались насторожёнными.
— Да, я в курсе. Однако у девочки Ксении ядра вообще нет…
Ефрем помедлил, словно подбирая слова, и наконец заговорил:
— Есть две странности, Захар Глебович. После осмотра лекарь отметил, что княжич был сильно утомлён, хотя инцидент со зверем произошел утром и дети проснулись недавно. Непонятно, куда ушли силы княжича. И ещё — его лицо было совершенно сухим, не было соляных дорожек от слёз, в отличие от девочки.
На какое-то мгновение в комнате повисла тишина. Затем Захар невольно прищурился:
— Значит, всё-таки это княжич Вячеслав напугал эхокота? Но как? Что это за мальчик, который выжил вопреки всему?
Ефрем лишь развёл руками, не зная, что ответить.
***
Переезд стал для меня неожиданностью. Новый дом оказался меньше прежнего, но, как ни крути, выглядел вполне достойно. Внутреннее убранство, хоть и скромнее, чем в старой усадьбе, всё же сохраняло нотки солидности. Но настоящий контраст ждал снаружи.
Город. Шумный, многоголосый, хаотичный. Люди, автомобили, крики с автострад — всё это сливалось в плотный гул, от которого сначала хотелось спрятаться. Каждое окно было как экран, транслирующий этот новый, совсем не привычный мир.
Быстро стало ясно: здесь нет того, что я так ценил в старой усадьбе. Никаких дружинников, никаких тренировок, никаких осадных башен, которые с таким грохотом рушились, помогая мне медитировать и усиливать связь с ядром. В этом месте не было и намёка на энергию Разрушения. Открытие неприятное, если не сказать удручающее.
Мама, кажется, чувствовала перемены. Возможно, она даже замечала моё недовольство. Чтобы хоть как-то смягчить смену обстановки, она часто возила нас с Ксюней в городской парк.
И вот однажды, катаясь по дорожкам парка, я замахал руками в сторону небольшой площадки. Площадка была огорожена высоким решетчатым забором. За ним располагались тренажёры, барьеры и прочие снаряды, явно предназначенные для дрессировки собак.
Не сдержавшись, я закричал:
— Бака! Бака! Бака!
Мать обернулась и улыбнулась.
— Ты хочешь на собачек посмотреть, Славик?
Я энергично закивал, насколько это позволяли мои пока ещё слабые мышцы шеи.
–Дя.
Что-то там заставило моё ядро чуть теплее откликнуться. Я знал: нужно обязательно туда заглянуть.
— Ну хорошо, — улыбнулась мать, глядя на меня и Ксюню, — давай подойдём поближе.
Коляска свернула в сторону, приближаясь к забору, за которым кипела жизнь тренировочной площадки. Там собак обучали командам, заставляя их прыгать через препятствия, выполнять рывки и работать слаженно под командами дрессировщиков.
Только вот большинство обычных собак сновало по краям загона, явно стараясь держаться подальше от центра, где выделялось нечто совершенно иное.
На просторной территории доминировал огромный чёрный эхопёс. Даже на первый взгляд было ясно, что он находится на низкой стадии формирования. Его тело состояло из осколков древних руин: массивные лапы из фрагментов колонн, а череп — обломок головы гаргульи, двигающийся с пугающей энергичностью. Каждый его шаг заставлял воздух вокруг вибрировать, а разрозненные на вид фрагменты складывались в странно гармоничное целое.
Пёс подчинился каждому жесту и приказу дрессировщика, которого называли эхопсарём. Он мощно прыгал через огромные барьеры, с грохотом врезался в имитации стен и недружелюбно поглядывал в сторону обычных собак. Не зря они старались не попадаться ему на глаза лишний раз.
Я не мог оторвать глаз от этого создания. Какой здоровый! Вау! Моя рука сама собой потянулась вперёд.
— Бака! Бака!
– Бака…! – поддакнула и Ксюня.
Мать посмотрела, куда направлены наши взгляды, улыбнулась:
— Тебе нравится эта собачка?
Я кивнул.
И вдруг эхопёс, до этого полностью сосредоточенный на команде своего дрессировщика, внезапно замер. Его голова – обколотый обломок каменной горгульи – резко повернулась в нашу сторону. Он смотрел прямо на меня.
На мгновение время будто остановилось. Затем, с неожиданной резкостью, пёс сорвался с места и бросился к забору.
Мать мгновенно поняла, что слабый забор не станет преградой для такого монстра. Её лицо исказил ужас.
— Нет! — вскрикнула она, вцепившись в коляску обеими руками.
Двое дружинников, сопровождающих нас на отдалении, среагировали мгновенно. Они бросились вперёд, закрывая собой коляску.
Эхопёс мчался, с каждой секундой сокращая расстояние. Каменные лапы гулко стучали по земле, каждый удар отдавался эхом.
Я замер, чувствуя, как что-то внутри меня сжимается от… восторга. Зверь Разрушения был близко. Очень близко.

Поделится в соц.сетях