Глава 1
Дуся сердилась. Ох и сердилась.
Ну, вот как так-то?
Как можно было жениться на своей этой аспирантке, прости господи, и умотать с нею в какой-то Дом отдыха, а о том, что у Муленьки неприятности, даже не подумать?
А ведь неприятности и большие у него, у Муленьки нашего. Надежда Петровна вон даже слышать о сыне не хочет – обиделась сильно. Ну, а что тут обижаться? Как бы он не пошел на свадьбу-то? Чай не чужие люди. Вот как Дусе не хотелось, и то она пошла. Ещё и столами целых два дня руководила.
Нет, зря Надежда Петровна на Муленьку дуется. И Адиякова этого своего противного подговорила. И в Цюрих Муле не помогла уехать. Хотя нет, про Цюрих, это правильно. Нечего ему там, у буржуев этих загнивающих, делать. Пусть лучше Муленька здесь будет. Под Дусиным присмотром. А то совсем исхудал вон как. Такие щёчки были, как пышечки. А теперь что? Кожа да кости. Дусе уже соседям в глаза смотреть стыдно.
Но ничего, теперь уж Дуся возьмёт всё в свои руки и в первую очередь откормит Муленьку. Вот бы его ещё от пробежек этих дурацких отговорить. Лучше бы поспал утром подольше. Устаёт на работе поди.
Дуся вздохнула.
Нет, как ни крути, а придётся к Муленьке в коммуналку таки переселяться. Ну, а что, ширмой там можно отгородиться, у Модеста Фёдоровича где-то была в чулане, и нормально ей будет. Она-то привычная. А иначе он же сам не справляется.
Хотя коммуналка Дусе совсем не нравилась. Ой, как не нравилась. Прям кошмар.
Особенно соседи не нравились.
Вот что это такое, как так можно было эту Лильку воспитать, что она с этим певуном канареечным взяла и сбежала? А муж ейный решил сдуру театр спалить? Дурак. Ну, спалишь ты театр, так что, от этого Лилька обратно вернётся разве?
Хотя, если бы на Дусю, то она бы все эти театры разом попалила. Баловство от них одно. Ещё и Муленька занимается ними, время своё тратит.
Дуся опять вздохнула и принялась вытирать пыль на комоде. Когда дело дошло до бюста Менделеева, Дуся посмотрела на него сперва скептически, потом укоризненно. Но бородатый телепень не отреагировал. И тогда Дуся сердито замахнулась на него полотенцем и смахнула пыль, свирепо ляпнув по кудрявой гипсовой башке. Так его, обалдуя пустоголового! Ишь, Машка-то лелеет его, носится с ним. А вот какая от него польза?
Дуся свирепо погрозила Менделееву кулаком и пошла готовить ужин для Муленьки.
В коммуналке теперь стало тихо. Ложкина и Печкин всё ещё не вернулись из свадебного путешествия в Костромскую область. Полина Харитоновна, расстроенная бегством дочери с Жасминовым и глупым поступком Григория, забрала Кольку и умотала с ним в деревню. Фаина Георгиевна репетировала в театре Глориозова допоздна и переселилась на свою квартиру, оттуда до театра ближе.
То есть теперь тут оставались только мы с Беллой, Муза и Герасим. Правда, Дуся постоянно грозилась переселиться ко мне, но я под разными предлогами её отговаривал. Получалось не всегда удачно, но пока получалось.
Так что здесь и сейчас была относительная тишина.
Остро пахло краской – это Герасим взялся за ум и с кропотливостью муравья наводил порядок в своём чулане. А заодно и на кухне, в ванной и даже в сортире. Вот только коридор он принципиально не трогал. На моё искреннее удивление, мол, а не навести бы нам порядок ещё и в коридоре, все оставшиеся жильцы коммуналки замахали руками и начали хором доказывать, что весь этот хлам там неспроста:
– Ты что, Муля, хочешь, чтобы нам и в коридор кого-нибудь подселили? – возмутилась Белла категорическим тоном. – Сам посмотри, какой у нас коридор широкий. С них станется. Там по площади ещё даже двоих впихнуть можно.
И я сдал назад. Действительно, с них станется.
– Муля, тебе подкрасить ничего не надо? – в дверь без стука просунулась голова Герасима. Между прочим, чисто выбритого и трезвого.
– Нет, спасибо, не надо, – на автомате буркнул я.
Передо мной лежала стопка бумаг. Я их тихонько стянул из шкафа у Ларисы. Завтра утром приду на работу пораньше и поставлю на место.
Мне не давала покоя мысль о том, откуда у Мули такие деньги и что это за волшебный госконтракт № 43/2547-1277/3 такой? Откровенно говоря, в этой теме я совершенно «плавал». Но попыток разобраться не оставлял.
– Ну как это не надо, Муля? – возмутился Герасим, – вон у тебя на подоконнике сбоку краска облупилась. Давай я сейчас закрашу маленько? А то засохнет ведь, пропадёт такая краска хорошая, жалко же.
– Ну и как ты себе это представляешь? – поморщился я и устало расправил затёкшую спину. – Вот ты мне сейчас закрасишь, а я что, по-твоему, потом всю ночь должен краску нюхать?
– И то правда, – вздохнул Герасим, – пойду тогда на кухне гляну.
Он печально ушел, и опять воцарилась тишина.
Я отодвинул от себя ненавистные папки и задумался. Где Муля мог взять деньги и как он их вывел с государственных счетов? И, главное, куда? И как вся эта бухгалтерия пропустила это?
Вопросы, вопросы… А вот где ответы – неизвестно.
Я находился здесь, в этом мире уже почти полтора месяца. А всё ещё не могу принять многие обыденные вещи. Но зато хоть ловко бриться опасной бритвой научился. Я почесал бритый затылок.
И с Козляткиным нужно ускориться. Мда, знатную свинью мне подложили Мулины родичи по материнской линии. А так был бы уже в Цюрихе… эх…
В дверь постучали.
Ну что это такое?
На всякий случай я торопливо спрятал папки под скатерть и крикнул:
– Открыто!
Дверь отворилась и на пороге возникла монументальная женщина. Без весла, но примерно где-то так. Лет ей было непонятно сколько, но за сорокет точно.
– Здравствуйте, – она заглянула в комнату. – Можно войти?
Я аж вздрогнул. Обычно, в американских фильмах так всегда спрашивают вампиры, перед тем как войти к своей жертве.
Хотел уже крикнуть, что нельзя, но она уже оказалась в комнате:
– Меня зовут Клавдия Петровна Пожидаева, – представилась она глубоким грудным голосом и сказала, – а что это жильцов никого нет?
– Как это нет? – удивился я, – входную дверь-то вам кто-то открыл же?
– Ничего подобного, там было не заперто, – покачала она украшенной объёмной бабеттой головой, – я толкнула дверь и вошла.
– Забыл кто-то запереть, значит, – неопределённо пожал плечами я.
– А вот двери во все комнаты заперты, – обличительно сказала она и мстительно добавила, – здесь живут, если не ошибаюсь, одиннадцать человек.
Она водрузила на нос очки в роговой оправе, достала из объёмной сумки папочку, раскрыла её и внимательно посмотрела на какую-то бумажку.
– Точно одиннадцать, – кивнула она и, на всякий случай перечислила. – Прево, Присыпкин, Рябова, Пантелеймоновы – трое, Колозян, Ложкина, Свистун, Бубнов, Жасминов. Всё правильно?
Я пожал плечами. Большинство фамилий я знал, а вот кто такие Рябова, Свистун и Колозян – не имел ни малейшего представления. Но озвучивать свои мысли не стал. Как-то эта дама абсолютно не внушала мне никакого доверия.
– И где они все? – прищурилась поверх очков Пожидаева, – они здесь проживают, или нет?
– Проживают, – пожал плечами я и посмотрел на неё недовольно, – А вы, собственно говоря кто? И с какой целью интересуетесь?
– И где они? – едко заметила Пожидаева, проигнорировав мой вопрос, – Я никого, кроме вас, не вижу. Фамилия ваша, кстати, как?
– Бубнов, – представился я, – Иммануил Модестович.
– Так вот, Бубнов, – она опять склонилась над папочкой, – вас я вычёркиваю. А где остальные?
Меня она начала раздражать, я не сдержался и сказал немного резковатей, чем следовало:
– Откуда я знаю? Я что, слежу за всеми? Спросите в ЖЭКе.
– Нет, Бубнов, так дело не пойдёт, – недовольно покачала она головой, – мне нужно выяснить, кто формально числится на данной жилплощади, а кто действительно проживает, и составить акт. Ни по каким ЖЭКам я бегать не буду. Давайте по списку. Первая или первый – Прево. Где он или она?
– Так кто вы и зачем всё выясняете? – заупрямился я.
Пожидаева демонстративно зло вздохнула и процедила:
– Я из Мосгорисполкома. Отвечайте на вопрос, Бубнов.
– Прево Муза Витольдовна, – вздохнул я, видя, что от неё не отцепишься, – сейчас должна вроде находиться на территории Московского зоопарка. Она в выпойке молодых оленят помогает.
– Нечем заняться человеку, – буркнула под нос Пожидаева, – давайте дальше. Присыпкин?
– Софрон Присыпкин, это её брат, – сказал я, – находится в данный момент под следствием.
– То есть здесь он не проживает? – глаза Пожидаевой остро блеснули.
– Он под следствием, – с нажимом повторил я, – решения суда ещё нет. Он может быть отпущен домой в любой момент. Кроме того, Муза его в своей комнате прописала. На собственной жилплощади.
– Ладно, – разочарованно сказала Пожидаева и назвала следующую фамилию, – Рябова?
Я не знал, кто это. Но подводить человека не хотел. Поэтому буркнул:
– На работе. Но я точно не знаю. Сегодня я её не видел ещё (я не врал, я её точно не видел. А так-то ни сегодня, ни вообще никогда. Но уточнять вредной тётке не стал).
Пожидаева опять отметила что-то в папочке.
– Пантелеймоновы.
– Их сейчас нет, – вынужден был сказать я.
– Всех троих нет? – Пожидаева вонзила внимательный взгляд в меня.
– Лилия Пантелеймонова в отъезде, – не вдаваясь в подробности, начал перечислять я, – её сына, Николая, бабушка забрала в деревню погостить. Григорий Пантелеймонов под следствием.
– Я смотрю, у вас здесь не квартира, а чёрте что! – припечатала она.
– А ещё боремся за почётное звание дома высокой культуры быта, – печально процитировал известного киноперсонажа я.
– Правда, боретесь? – уважительно покивала Пожидаева.
Я не стал отвечать. Всё равно бы меня в этом времени никто не понял бы. И выжидательно уставился на неё.
– Да, дальше, – спохватилась она, – Колозян?
Я завис, я не знал, кто такой Колозян.
– Где Колозян? – вцепилась в меня Пожидаева.
– Не видел его, – сказал я, – может, в магазин ушёл.
– Это женщина! – возмущённо сказала Пожидаева, сверившись с очередным листочком из папочки, – Колозян Белла Симеоновна. Вы что, всё время мне врёте?!
– А! Белла! Так она в ресторане сейчас. Это я её фамилию с фамилией Герасима перепутал, – выкрутился я.
– Какой-то вертеп у вас, – недовольно прокомментировала Пожидаева, – то под следствием, то в кабаке.
– Она по вечерам там работает – на рояле играет, – я уже начал заводиться. – Классичекую музыку. Приобщает граждан к культуре.
– Ладно, пусть играет, – поморщилась, словно съела лимон Пожидаева, – а Ложкина где?
– В Костромскую область уехала, – ответил я.
– Насовсем, что ли? Так она не выписалась? – взглядом голодной барракуды уцепилась Пожидаева, – почему не выписалась? Как давно уехала?
– Она на две недели уехала, – ответил я, – в свадебное путешествие к родственникам. Потом вернётся.
– Так она у мужа жить будет? Где он прописан?
– Послушайте, гражданочка! – рыкнул я, – откуда я могу знать? Спрашивайте у Ложкиной, как вернётся.
– И спрошу, – с угрозой в голосе сказала Клавдия Петровна.
Она погипнотизировала меня немного взглядом, затем, очевидно, решила, что я достаточно проникся, и вернулась к заветной папочке:
– Остались Свистун и Жасминов. Где они?
Я сообразил, что Свистун – это Герасим, и ответил:
– Свистун пошел куда-то во двор. Он здесь на кухне подкрашивал. Возможно, пустую банку выбросить. Поэтому и дверь не запер. Скоро вернётся.
– То-то я смотрю, воняет у вас здесь как, – наморщила нос Пожидаева.
– Угу, облагораживаем жилплощадь собственными силами. Раз Мосгорисполкому дела до благоустройства нашего дома нет.
Мой комментарий Пожидаева оставила без ответа и переспросила:
– Жасминов где?
– Откуда я знаю? – развёл руками я, – он певец из театра. Где-нибудь на гастролях. Он часто в командировки ездит.
– То есть у вас все на месте? – разочарованно констатировала дама. – А уплотнять куда я буду?
Я не ответил.
– Мне нужно все помещения осмотреть и перемерять, – сказала она и осмотрела мою комнату, – у вас, я смотрю, лишние метры есть.
Я опять промолчал.
– Сколько у вас квадратных метров здесь? – прицепилась ко мне Пожидаева.
– Десять, – сказал я.
– А по нормам на человека должно быть шесть и восемь, – довольно улыбнулась она и осмотрела комнату ещё раз хозяйственным взглядом. – Готовьтесь, Бубнов. В среду подселим вам соседа. Хороший сосед.
– Э, нет, товарищ Пожидаева, – покачал головой я, – на человека положено шесть целых и восемь десятых квадратных метров. А у меня только десять. То есть лишние три целых и две десятых. Так что вы мне можете подселить только полчеловека.
– Вы шутите? – фыркнула Пожидаева.
– Отнюдь, – сказал я, – нарушать свои права я не позволю. Мне положено шесть и восемь. И соседу положено шесть и восемь. А здесь десять. Не складывается.
Пожидаева ожгла меня ненавидящим взглядом, молча встала и сказала:
– Я ещё вернусь. Когда все будут. И мы перемеряем каждый угол.
– Как угодно, – пожал плечами я. – Но только имейте в виду. У нас двое вообще в чуланах живут. Там меньше нормы. Вы бы сперва их жильём обеспечили.
– Обеспечим. Мы вас всех обеспечим, – с угрозой в голосе сказала она и ушла.
Мерзкая тётка.
Ходит тут, вынюхивает.
Надо будет Белле сказать. Она всегда этим вопросом занимается.
Я опять вернулся к чёртовым папкам. Бумажки пестрели цифрами и показателями. У меня аж голова опухла. Незаметно для себя мысли мои перенеслись на позавчерашнее мероприятие.
Я улыбнулся.
Девчата таки дожали руководство, и комсоргом переизбрали меня.
Особенно старалась Оля. Надо будет её куда-нибудь пригласить. Симпатичная деваха. Правда, язык без костей.
Также нужно будет провести комсомольское собрание. Образцово-показательное. Вот только высоких гостей отбудем, и сразу проведу. Хорошо, что их визит перенесся на две недели. А то что-то в последнее время такая суета, вообще ничего не успеваю.
Я вытащил из-под папки лежащее на столе письмо. Письмо было от Зины. После того вечера в театре она решила, что может претендовать на меня, на мою руку и сердце, и принялась с маниакальностью вылавливать меня, где только можно.
Я не хотел идти с нею в прямую конфронтацию, поэтому просто старался избегать. Но при этом я реально понимал, что рано или поздно всё это закончится и придётся выдержать капитальную разборку.
Я вытащил листочек из конверта и вздохнул.
Круглым каллиграфическим почерком там были написаны стихи. Что-то типа ах, любовь-морковь. Я не дочитал, в общем, эту графомань.
Что ж, разборке быть. И нужно не откладывать, а то она меня укачает.
Я смял бумагу и бросил конверт, вместе со стихами, в корзину для мусора.
Мысли перескочили на Фаину Георгиевну. Пока она меня слушает. После того триумфа в театре и «аукциона» у режиссёров, она воспаряла духом и поверила в себя. Пусть пока играет у Глориозова. Он будет терпеть её характер (хоть она и старается очень уж сильно его не гнобить). Потому что знает, что финансирование зависит от меня. И занавес для сцены он у меня таки выцыганил.
Я вздохнул.
А ведь мне теперь придётся взамен этих денег делать Козляткина начальником. А для этого предстоит разговор с Большаковым. Хорошо, что он тоже будет вместе с высокими гостями. Завтра же выясню у Козляткина, что там планируется точно, и буду думать, как накачать его и вывести на разговор. Надеюсь, коньяк будет и будет хорошим.
Я ещё раз вздохнул и с хрустом и подвыванием потянулся.
Проклятые папки! Ничего разобрать не могу. Придётся подкатить к Ларисе. Только нужно правильно понять, как у неё всё выяснить, чтобы она и не догадалась.
Я печально перевернул очередную страницу, от руки исписанную цифрами в колонку. Рядом была отпечатанная на машинке такая же страница.
И тут в дверь позвонили. Так как в квартире я сейчас был сам, то пришлось идти открывать.
На пороге стоял незнакомый мужик. Он посмотрел на меня недобрым взглядом и сердито сказал:
– Бубнов, где деньги?

Поделится в соц.сетях