Глава 1
Послание императора находилось в большом конверте из плотной пергаментной бумаги, запечатанном сразу пятью сургучными печатями с двуглавыми орлами и каллиграфически выведенной на обратной стороне надписью – «Его Императорскому Высочеству Константину Николаевичу лично в руки». Насколько я помню, раньше августейший папенька меня столь официальными депешами не радовал.
– Как думаешь, что там? – поинтересовался я у застывшего в благоговейном внимании Юшкова.
– Не могу знать, – непроизвольно дернув кадыком, тихо ответил адъютант.
Взяв в руки костяной нож с украшенной серебром рукоятью, я аккуратно вскрыл конверт и извлек на свет божий документ, оказавшийся императорским указом об учреждении новой награды. И не просто награды, а целого ордена. Чего не случалось уже более полувека, если не считать, конечно, включения в нашу наградную систему польских орденов Белого орла, Святого Станислава и ставшего медалью «Virtuti Militari».
Если отбросить пышные славословия, о том, что «государь император почел за благо» и так далее, содержание сводилось к следующему:
Новоучреждённый орден Аландского Креста получил 3 класса, вручаемых последовательно. Награждаются им исключительно за боевые заслуги – участие в морских сражениях и десантах. Срок службы или количество проведенных в море кампаний не могут быть основанием для получения награды.
Кавалерами высшей степени – восьмиконечной звезды с пламенеющим в ее средине Аландским крестом могли стать командующие эскадр или отдельных отрядов, за выигранные сражения или успешные десантные операции. Орден второго класса полагался для командиров боевых кораблей или батальонов морской пехоты и должен был носиться на шее. Для офицеров рангом поменьше предназначалась третья степень, носившаяся на левой стороне груди. За особые заслуги, к первым двум степеням могли добавляться алмазные знаки, а к третьей серебряный лавровый венок.
Лента ордена: по краям и в центре темно-синие полосы, между ними две узкие лазурные. Синие – как символы трех океанов – Атлантического, Северного и Восточного, рубежи коих русскому флоту надлежит защищать, не щадя живота своего.
Для нижних чинов и нестроевых, а также отличившихся гражданских учреждались соответственно серебряная и бронзовая медали. В исключительных случаях матросы могли быть награждены третьей степенью ордена с последующим производством в офицерский чин и пожалованием личного дворянства.
Все награждения полагалось утверждать на собрании орденской думы, главой которой должен был стать никто иной как ваш покорный слуга. Поскольку пожалование предполагалось только за боевые заслуги, орден был выведен за рамки традиционной иерархии и очередности награждения. Сам же статус предполагался ниже, чем у орденов Святого Георгия, Святого Владимира и Святой Анны, но выше, чем у Станислава.
Говоря откровенно, указ стал для меня полной неожиданностью. И это при том, что в какой-то мере инициатором его появления стал именно я. Если коротко, при написании победной реляции, я особо подчеркнул роль мирных жителей, принимавших самое горячее участие сначала в постройке укреплений, затем в исправлении последствий бомбардировок, уходе за раненными и тому подобных вещах. Приписав в конце, что не худо было бы самых отличившихся из этих людей наградить каким-либо памятным знаком или медалью.
Мысли об учреждении нового ордена и включении его в и без того раздутую и переусложненную Российскую наградную систему у меня никогда не было. Но… царственный папенька решил по-своему. Собственно, бронзовая медаль как раз и предназначалась для жителей.
– Это большая честь! – с горящими от верноподданнического восторга глазами, сообщил мне Юшков.
– С этим не поспоришь, – кивнул я. – Что-нибудь еще?
– Так точно. Трубников с каким-то жандармом, – с легким оттенком пренебрежения в голосе доложил адъютант.
– Зови.
Судя по улыбкам на лицах «друзей детства», дела у них шли успешно. Что само по себе не могло не радовать. Как не печально это осознавать, деятельность Российской контрразведки до сих пор оставляла желать лучшего. Причин тому великое множество, от банальной нехватки сотрудников, до полного непонимания некоторых начальников, зачем вообще нужна секретность?
И хотя я, с самого первого дня требовал от своих подчиненных держать в тайне все мои поручения и технические подробности вроде чертежей новых кораблей, оружия или химического состава динамита, есть подозрение, что все это давно утекло на Запад. И не использовано против нас лишь благодаря недальновидности и ретроградству тамошних руководителей.
Как вскоре выяснилось, я не ошибся. Выглядевшие именинниками Сизов с Трубниковым и впрямь выявили целую шпионскую сеть. Проще всего оказалось с телеграфистом. Фамилия его была Гражевский, и происходил он из некогда славного, но совершенно обнищавшего шляхетского рода из Западной Беларуси или как сейчас принято говорить Литвы.
Тщеславный подобно многим его соплеменникам молодой человек, страстно желал поправить свое материальное положение, в связи с чем пытался волочиться за девицами из хороших семей, но регулярно получал отказы от их родителей. Слыл картежником, отчего постоянно находился в долгах, но до сих пор как-то умудрялся выкручиваться. В общем, идеальный объект для вербовки.
А вот с отправителями тайных телеграмм оказалось сложнее. Подозреваемых было два. Первый, Алим Гафаров – местный торговец из числа крымских татар, ведущий дела по всему региону. Второй, капитан Густав Эман – флигель-адъютант из числа прибывших вместе с моими братьями и оставшийся после гибели Николая и отъезда Михаила при штабе Липранди. Возможно, были еще, но их имена пока оставались неизвестными.
– И кто, по-вашему, более вероятен?
– Осмелюсь предположить, что оба, – лучезарно улыбнулся чувствовавший с недавних пор себя матерым контрразведчиком Трубников.
– Исключать такую вероятность нельзя, – осторожно согласился жандарм.
– Через кого будем подавать дезу?
– Что, простите? – удивился никогда не слышавший такого слова поручик.
– Дезинформацию, Мишель, – любезно пояснил приятелю журналист.
– Через обоих. Дело в том, что Константин Васильевич снимает комнату в одном из доходных домов, принадлежащих господину Гафарову, и может ненароком оставить там документ. Что же касается капитана Эмана, то он по долгу службы и так знает о готовящемся десанте. Правда, не знает куда, но это решаемо.
– Хорошо. Действуйте.
О предстоящей десантной операции знали не только в штабе, но, пожалуй, и во всем городе. Погрузке войск на корабли трудно остаться незамеченной, а уж если задействована ставшая не просто знаменитой, но поистине легендарной Аландская бригада, значит, дело и впрямь предстоит жаркое. Помимо нее в первом эшелоне пойдут все стрелковые отдельные батальоны черноморцев, а также бригада недавно получившего генеральский чин Александра Петровича Хрущова.
К слову сказать, именно он стал одним из первых кавалеров «Аландской звезды». Капитан первого ранга Лихачев, полковник Манто и командиры наиболее отличившихся кораблей получили ордена второго класса. Еще несколько офицеров удостоились третьей степени. Всего двенадцать человек, как раз по числу присланных вместе с указом орденов, изготовленных в знаменитой петербургской мастерской «Николс и Плинке». [1]
– Минутку внимания, господа, – обратился я к ним с краткой речью. – В этот длинным и кровавый год, нам всем выпало немало испытаний. Но могу, не кривя душой, сказать, что мы выдержали их с честью и достоинством, как это и подобает русским офицерам. Порукой чему, введенный по Высочайшей воле в число общероссийских наград орден Аландского креста, кавалерами коего вы все только что стали. Теперь мы члены одного братства, и я верю, что каждый из нас приложит все силы, чтобы приблизить окончательную победу в этой тяжелой войне против сильного и опасного противника!
Да, вы не ослышались. Изгнание врага с нашей земли для окончания этой войны недостаточно. Англия и Франция еще очень сильны. Полученные поражения только раззадорили их и нам потребуется еще немало усилий, чтобы избавить наше отечество от нового нашествия. Это будет не просто, но мы справимся, словом и делом подтвердив девиз нашего ордена, сказанный когда-то самим Петром Великим – «Небываемое бываетъ»! Ура, Господа!
***
Византий, Константинополь, Царьград, теперь вот Стамбул – древний город, чьи камни помнили железную поступь греческих фаланг и римских легионов. Сюда приходили за данью киевские князья, здесь прибил свой щит на ворота Вещий Олег, отсюда на Русь пришло христианство… а теперь вот приперся я!
– Что? – переспросил не расслышавший меня Юшков.
– Ничего, Федя, – отмахнулся я, сообразив, что говорю вслух.
Было около двух часов пополудни, когда наша небольшая эскадра появилась перед входом в Босфор. «Сан-Парэй» под моим флагом, три пароходо-фрегата и парочка импровизированных миноносцев. Силы прямо скажем не большие, но для демонстрации «агрессивных» намерений вполне достаточные. Насколько мне известно, винтовых линкоров у противника здесь сейчас нет, а от более легких кораблей мы отобьемся. К тому же, противнику не известно, что это все мои силы. Вдруг где-то совсем рядом идет эскадра Корнилова?
Единственным встреченным нами противником оказался небольшой турецкий колесный пароходик, бросившийся прочь, как только разглядел косой синий крест на белом фоне наших флагов. Мы некоторое время шли следом, пару раз выстрелив для острастки из погонного орудия. Останавливаться тот, разумеется, не стал, а лишь прибавил ходу в надежде успеть добраться до зоны действия береговых батарей.
В принципе их расположение, число орудий, калибр и даже сектора обстрела были нам хорошо известны. А потому мы могли маневрировать, не подвергая себя ненужной опасности. Рисковать и подставлять корабли под огонь, памятуя о полнейшем фиаско союзной эскадры в недавней бомбардировке Севастополя, дураков не было. Тем паче, что мы здесь вовсе не для этого.
– Пленный готов? – не оборачиваясь, спросил я у подчиненных.
– Так точно! – ответил командир, после чего вперед вывели помятого турецкого офицера в сопровождении нескольких еще более жалких аскеров.
Окинув все еще не верящему своему счастью османа скептическим взглядом, я спросил его по-французски все ли ему понятно?
– Да, эфенди, – с готовностью ответил тот, будучи выбранным, в том числе и за относительно сносное знание европейского языка. – По прибытии в порт, я должен передать вышестоящему начальству послание вашего императорского высочества, а также повторить его на словах.
– Все верно. После этого война для тебя и для твоих спутников будет окончена, и ты можешь отправляться домой. Однако помни, если ты нарушишь клятву не воевать больше с нами, следующий плен кончится для тебя виселицей!
– Я все помню, эфенди, – торопливо заверил меня каймакан. [2]
– Вот и славно. А теперь ступай.
– Благослови вас Аллах! – отозвался турок, после чего с поклоном двумя руками принял пакет и приложил его сначала ко лбу, а потом поцеловал.
– Экие восточные церемонии, – усмехнулся кто-то из штабных.
– Это пакет предназначен для султана, – пояснили ему, – а он ни много ни мало, повелитель вселенной и глава всех мусульман.
Между тем, пленники торопливо перебрались в спущенный для них ялик и сели за весла.
– Не потонули бы, – вздохнул внимательно наблюдавший за происходящим увязавшийся с нами Трубников.
– Ничего с ними не случится. Волнение не велико, да и недалеко тут.
– Оно так, но уж больно турки какие-то тощие. Смогут ли грести?
– Даже если не выгребут, ничего страшного, – снисходительно пояснил ему командир «Сан-Парэя». – Течение здесь в сторону Мраморного моря, там их все одно заметят и подберут.
– Ты же сам говорил, что нужно произвести на противника впечатление? – вмешался я. – Глядя на них все поймут, что пленники находятся в самом жалком состоянии и потому их нужно спасать.
– Боюсь, ваше императорское высочество, – тихо шепнул мне не осмеливающийся возражать на людях журналист, – что на турок всем наплевать, включая их собственное правительство. Надо было кого-нибудь из англичан или французов…
– Европейцы не знают турецкого языка и не смогут разнести слухи среди местных.
Пока мы так беседовали, ялик с отпущенными на волю аскерами успел отдалиться на значительное расстояние, превратившись маленькую точку на фоне моря. Теперь нам оставалось ждать реакции султана, а если точнее британского посла Стрэтфорда-Каннинга, ирландца и сына лондонского торговца пару лет назад получившего титул виконта Рэдклифа, фактически руководившего всей внешней политикой некогда Блистательной Порты. А заодно и известий с другой стороны Черного моря, где в этот момент высаживались наши войска.
Последние числа ноября ознаменовались совершенно необычной для поздней осени погодой. Могло показаться, что продемонстрировавшая полной мерой свое буйство природа вдруг успокоилась, подарив людям короткую передышку. Ветер ослабел, море успокоилось и даже его волны вдруг стали не такими темными. Эскадра под флагом Корнилова шла на Юг к Трапезунду.
Надо отметить, что порт этот был нашим морякам хорошо знаком. А потому никаких опасений предстоящая операция не вызвала. Откровенно слабая береговая оборона из нескольких батарей с устаревшими еще сто лет назад пушками. Маленький гарнизон с давно не получавшими жалованье аскерами из Анатолийского редифа.
Редифом в турецкой армии назывался армейский резерв, сформированный из отпускных солдат, и бывший наименее устроенною и боеспособною частью армии. Что же касается куда более стойких и дисциплинированных арабистанских полков, все они, по нашим сведениям, сосредоточились сейчас вокруг Карса.
Также можно упомянуть и просто огромное количество авантюристов всех мастей, собранных практически со всего света и занимающихся контрабандой. Впрочем, сейчас что называется не сезон, так что даже их куда меньше обычного. Ожидать серьезного сопротивления от этой публики не приходилось.
Основой для десанта стали самые боеспособные части и в первую очередь морская пехота. То есть, становившиеся все более знаменитыми «Аландцы» и вторая бригада, только что сформированная из сводных стрелковых батальонов черноморского флота, получившая почетное наименование «Балаклавской». Несмотря на отсутствие у них скорострельных шарпсов и митральез, получилось крепкое соединение, способное решить практически любую задачу и доставить противнику массу неприятных минут.
Затем, 1 бригада 14-й пехотной дивизии, которой до недавнего времени командовал Хрущов. Входящие в нее Волынский и Минский полки были пополнены до штатного состава и практически поголовно вооружены трофейными штуцерами. В помощь ей были приданы еще два полка из корпуса Реада: Смоленский и Севский. Плюс сводная артиллерийская бригада из восьми легких батарей, а также прекрасно себя проявившие 2-й Пластунский и Греческий Балаклавский батальоны. Последний взяли в надежде, привлечь на свою сторону местных греков.
Батальон саперов, сотня конных казаков-черноморцев вот и весь отряд, командование которым было поручено Хрущову. С ним отправился и полковник Тотлебен, с понятной задачей поспособствовать захвату города и крепости, а затем и выстроить новую линию обороны вокруг древней столицы одного из осколков ромейской державы.
Еще одним отнюдь не рядовым персонажем десанта стал еще мало кому известный артиллерийский поручик Лев Толстой, прибывший в самом начале ноября с одной из батарей 14-й дивизии в Севастополь. Под началом все того же Хрущова он успел принять участие в Балаклавском десанте и последующем сражении с Обсервационным корпусом Боске, где сумел показать себя с лучшей стороны, приняв бой в одном из новых люнетов, прикрывавших правый фланг редута на Канроберовом холме. И кто знает, как распорядилась бы его судьба, если не геройский рывок батареи митральез мичмана Тимирязева?
Прочитывая наградные листы и встретив там знакомую ФИО, поинтересовался как там было на самом деле и когда узнал о подробностях боя, и кто оказался на передовой под моим началом, первой мыслью было убрать будущее светило русской литературы подальше от фронта, но немного поразмыслив, передумал. Пусть все идет своим чередом. Глядишь, в печать выйдут не «Севастопольские», а «Трапезундские рассказы».
[1] До появления орденских фабрик, ордена изготовлялись ювелирами, отчего могли серьезно отличаться мелкими деталями.
[2] Каймакам – (помощник, заместитель, тур.) заместитель командира орта (полка), что примерно соответствует званию подполковника.

Поделится в соц.сетях